Парижу, не знаю, а вот все ханства до Баку могу попробовать.
– Нда, Ваше Высочество, пойдёмте же во дворец, всё подробно расскажете. А где же горцы?
– В ста метрах отсюда, там же послы от ханов и шамхала Тарковского…
– Константин, Павел Никитич, озаботьтесь нашими новыми подданными, нужно разместить и накормить. Послов уж после коронации примем. Пойдёмте же быстрее, Пётр Христианович, поведаете о ваших приключениях. Как? Хазретлири хан Петер? Замечательно!!!
Мария, Екатерина, Ольга и Николай Палкин сидели рядком на оттоманке и с открытыми ртами слушали повествования графа фон Витгенштейна. Когда же он дошёл до ранения Ваньки младшего, то прямо руками закрыли лица, и только самая старшая тринадцатилетняя Екатерина осмелилась спросить, перебив рассказчика:
– И что же с мальчиком? С Ванечкой?
– С Ивашкой? – выбитый из возвышенного штиля не сразу переключился Брехт. – У меня в деревне… – Он оглядел открывших вновь рты детей, да и взрослых, всяких императоров с императрицами, снизил голос до шипящего шёпота, – у меня в деревне есть ведьма.
– Ох, Пётр Христианович! – всплеснула руками Мария Фёдоровна.
– Самая настоящая баба-Яга с бородавками и избушкой на курьих ножках.
– В самом деле? – Александр насупил брови.
– Конечно, Государь. Разве я могу врать императору? Так вот она мне дала с собой много всяких мазей и настоек. Вылечили Ивашке ногу, а мне плечо, зажило всё.
– Необычный вы человек граф… Ах, да-а, Ваше Высочество, – хохотнул из другого угла вернувшийся Константин. – Давайте же дальше, на самом интересном остановились.
– И генерал-майор Попов проводил нас до Царицына, – закончил почти через час свои дозволенные речи Пётр Христианович.
– А вы знаете, Пётр Христианович, я согласен с вашим титулом, владейте. Только «хан» – как-то коробит немного. Давайте-ка, я, после коронации, одним из первых указов пожалую вам титул – «князь Дербентский». Заслужили. Ну, а сейчас напишу указ о награждении вас орденом Святого апостола Андрея Первозванного. Это заодно делает вас генерал-лейтенантом и кавалером орденов Анны первой степени и Святого Александра Невского. Поздравляю вас, князь.
– Сашенька, а я награжу жену нашего героя орденом Екатерины. Малым крестом. Будет отныне ваша Антуаннета Станиславна – «кавалерственной дамой». Натерпелась, вечно вас на подвиги благословляя. И Ванечку чтобы завтра взяли на коронацию.
– А Ванечку?! Наградить? – пискнула Екатерина.
Событие двенадцатое
Главным изобретением человечества до сих пор остаётся палка, из-под которой оно работает.
Стас Янковский
Уезжая весной из Студенцов на Кавказ, Пётр Христианович управляющего своего нового, немца Иоганна Бауэра, ну, который племянник Карла Генриховича Бауэра, что рулил хозяйством соседа секунд-майора Курдюмова, настропалил, чтобы тот, в купленном им в Москве сельхозмагазине «Шмидт и сын», порядок навёл. Магазин находился в самом конце Пречистенского бульвара. Почти на набережной. Брехт точно это помнил. И, как магазин выглядел, помнил. Здание двухэтажное с цокольным каменным этажом и деревянным верхним под деревянной крышей. Сейчас проехал весь Пречистенский бульвар и не нашёл своего дома.
Брехт доехал до самой набережной и остановил коня. Хрень. Что-то пошло не так. Этот Шмидт вместе с семьёй в Баварию и дом перетащил? Нет, немцы, конечно, народ рачительный и даже скупердяйский, но проданный дом утараканить в Фатерлянд не могли. Ну, и не волшебник же герр Шмидт. Потому, Пётр Христианович развернул аргомака, выданного ему Махмудом Мударом в аренду, и порысил в обратном направлении вглядываясь внимательно в дома. Нашёл пропажу. Что можно сказать? А сказать можно, что Иоганн Бауэр перевыполнил его поручение. Целый особняк у него получился. Дом побелили. Нет, не так. Второй этаж обшили поверх чёрных брёвен доской, присобачили поверх мезонин и всё это побелили. Густо, так, что досок и не видно почти. Чуть ли не трёхэтажный дом стоит. Рядом, за забором из штакетника, притулилась новая, сверкающая ещё жёлтыми свежими брёвнами, баня с трубой, а, значит, топится не по-чёрному, и в дыму задыхаться не надо. Ещё чуть дальше, во дворе, просматривался, собранный из досок, сарай с большими воротами, каретник, должно быть.
В доме кто-то обитал. Топилась печь, из новой наращённой кирпичной трубы, под кованным красивым колпаком, вился сизый дымок.
Ворота во двор, Брехту, при первом проезде мимо дома, взгляд и отвели. Раньше забора и ворот не было. Ворота были высокие, окованные железом со всякими завитушками. Красиво. Так ещё и покрашены были красной краской. Это и не позволило признать свою недвижимость. Пётр Христианович слез с аргамака со смешным именем «Жьыбгъэ», которого Махмуд называл просто «Жы». Переводится, как «ветер». Прошёлся вдоль забора, разглядывая дом через промежутки в штакетинах. Чистенько.
– Эй, хозяева, открывайте, – постучал он в калитку.
Не сразу, пару минут тарабанил, но дверь в доме открылась и на пороге показался высокий худой мужик с седой бородой и одним глазом; поверх второго, как у Кутузова, была кожаная чёрная повязка.
– Чего изволи… Иди, бусурманин, отсюда, пока жив. Ещё стукнешь – пальну. – И точно пистоль в руке. Однако!
– Сам ты бусурманин, инвалид. Я граф фон Витгенштейн.
– Что я барина не знаю? Он немец, а не бусурманин, – но пистоль опустил.
– Тебя Иоганн Бауэр нанял? Открывай, старинушка, я правда граф Витгенштейн.
– А как звать тебя, если ты граф? – вот ведь нашёл какого хорошего сторожа управляющий.
– Зовут меня Пётр Христианович…
– Не, барина по-другому зовут, – да что же это такое?!
– Людвиг Адольф Петер цу Зайн-Витгенштейн-Берлебург-Людвигсбург.
– Верно. А как жену его зовут? – Брехт заржал. Как можно на этого Кутузова сердиться? Блюдёт его добро.
– Какого его? Мою жену зовут Антуаннета. А, ну да, тебе же опять, лингвист ты хренов, полное имя нужно. Мою жену зовутАнтония-Сесилия Снарская.
– Понятно. А как…
– Брат, ты бросай мне тут загадки рассказывать, а то я добрый так-то, но выпороть – выпорю.
– Понятно. А как сынка старшего зовут? – не свернёшь с пути истинного.
– Охо-хо. Лев зовут. Открывай. Голоден я, и баню топи срочно. Завтра коронация, мне рядом с государем быть, а от меня потом конским и своим за версту шибает. Морщились сегодня княжны великие и специально от меня отсели.
– Понял, Вашество. Мне немец Баер вас, как гусара голубого расписывал, а вы вон в басурманина вырядись. Баньку-то мигом спроворим. Лучший печник Москвы печь делал. Наш, со Студенцов, – принялся отодвигать засовы «Кутузов».
– Со Студенцов? Что-то я тебя не помню. Как тебя звать-то, вратарь?
– Кириллом записан. Так вы и не могёте меня знать. Меня прежний барин в рекруты забрил, вот, отмаял двадцать пять годочков и домой вернулся, а дома-то и нет, и вся родня померла от холеры. Ну, Баер меня сюда и определил, сначала
