посуду и подумать, что делать дальше. В голове был вакуум — ни одной умной мысли. Только в книжках попаданцы сразу знают, что и как делать. Только там они не ошибаются. В жизни все оказалось не так.
Ну и хрен с ним. Не может же так случиться, что мы все останемся здесь навсегда? Нас найдут. Должны найти. Я оставил чистую посуду у воды, сел на траву, откинулся на спину, уставился в небо. Не хотелось ничего, только лежать и пялиться в никуда.
Наверное, я задремал. Поэтому не сразу сообразил, когда услышал крик.
— Ау-у-у! — раздалось с другого берега.
Я резко поднялся, оперся рукой, чтобы не завалиться, чтобы унять неожиданное головокружение. Вгляделся вдаль — у воды по другую сторону озера стоял Тоха.
— Зин, — прокричал я, — быстрее сюда!
Она выскочила, испуганно спросила:
— Что? Что случилось?
Я молча ткнул пальцем. За это время рядом с Тохой появились Юрка и рыжий Эдик. Коля держался чуть поодаль, вперед не высовывался. Все.
— А Гена? — Зиночка шептала, словно молилась. — Гены не видно?
Тоха скрестил перед собой руки, покачал головой. Жест его в расшифровке не нуждался. Но он все-таки прокричал:
— Пусто!
Зиночка прижала к губам ладонь, по щекам ее потекли слезы.
— Гена не мог меня бросить!
Потом она тоже убежала, спряталась в палатке. Я четко представил, как она сейчас рыдает там за опущенным пологом. И мне стало ее жаль. Я пока плохо понимал, что тут случилось. Не знал ее брата. Но почему-то не верил, что он мог обокрасть ребят и уйти. Что мог бросить сестру на произвол судьбы. Скорее всего с ним приключилась беда. Возможно он даже погиб. Только не сбежал, не предал.
Ждать ребят пришлось минут сорок. Зиночка за это время взяла себя в руки, умылась холодной водой, почти не хлюпала носом и даже пыталась улыбалась. Ее самообладание меня поражало и восхищало одновременно. Не знаю, как бы я сам реагировал, окажись на ее месте. Смог бы держать себя в руках?
Наташа из палатки не казала и носа. То ли дулась, то ли попросту уснула. Проверять я не пошел. Вместо этого набрал воды, развел костер, повесил котелок над огнем, открыл две банки тушенки.
Огонь вышел жаркий, и вода закипела быстро. Зина принесла кастрюльку, вычерпала половником примерно треть, оставшееся посолила, засыпала макароны, всучила мне деревянную поварешку и велела мешать. Благо процесс не требовал особых усилий и умственного напряжения.
Я шерудил поварешкой в котелке, и думал о том, что наконец-то скоро пойму происходящее в этом лагере. Придет добрый Тоха, выполнит свое обещание, все объяснит. Я перестану чувствовать полным идиотом. От этой мысли я заржал, пробурчал себе под нос:
— Стану идиотом половинным. Буду в курсе событий, но без намека на воспоминания. Тоже не сахар, если здраво рассудить.
Но такой вариант был куда лучше, чем ничего.
Вернулась Зиночка, отняла у меня ложку, щедро сыпанула в макароны какой-то зелени. Варево на миг притихло, потом забулькало с новой силой. Над костром понесся изумительный пряный ореховый аромат. Я повел носом — запах был новый незнакомый.
— Вкусно пахнет. Что это?
Зиночка пожала плечами.
— Не знаю. Не помню. Надо у Эдика спросить. Это он собирал.
Я ожидал, что воду будут сливать, но нет — Зиночка выложила тушенку прямо в жижу. Размешала прикрыла крышкой. Поймала мой взгляд, поспешила объяснить:
— Так сытнее будет. У нас с продуктами проблема.
Что ж, против такого ароматного супца я ничего не имел.
Ребята пришли голодные, уставшие и расстроенные. Все поиски не дали результата. Тоха понес в палатку вещмешок. Эдик сразу придвинулся к Зиночке. Вид у него стал дурацким, счастливым, как у всех влюбленных. Санжай хранил стоическую невозмутимость.
Юрка обозрел место стоянки, спросил удивленно:
— А где Наташка?
Я кивнул в сторону палатки, сделал кислое лицо. Парню сразу стало любопытно.
— Колись, что тут у вас случилось.
Я пожал плечами. Зиночка не стала молчать:
— Он назвал Наташу Натой.
Вероятно, в этом был какой-то сакральный смысл. Юркины глаза на миг стали круглыми, а потом он заржал, но быстро заткнулся.
— Ну ты даешь, камикадзе. Радуйся, что не убила. Кто ж так делает?
Ответа на вопрос он ждать не стал, направился к палаткам. Мне пришлось узнавать у Зины:
— А что не так? Имя, как имя.
— Только Наташа его терпеть не может. Прощает исключительно Юрке по старой памяти. Они друг друга с пеленок знают. А он ее так зовет, когда хочет позлить.
Вот те на. Кто бы мог подумать. Чтобы в другой раз не промахнуться, я решил уточнить:
— А я ее как зову?
Зиночка ответила без запинки:
— Тата, Татуля, — чуть задумалась, добавила, — Таточка.
Чудны дела твои, Господи. Кто их вообще разберет этих женщин. Какая хрень им может нравится.
Обратно Юрка вернулся с Наташей. Сразу стало понятно, что она спала, и у меня отлегло от сердца. Девушки быстро притащили большую клеенку, расстелили на земле. Расставили миски, принесли ложки, сухари.
Коля снял с огня котелок, на его место повесил чайник. Эдик вдруг хлопнул себя по лбу. Воскликнул:
— Совсем забыл.
Метнулся к Тохиной палатке. Обратно вернулся с большим газетным кульком.
— Что там? — Зиночка не удержалась от вопроса.
Эдик загадочно усмехнулся:
— Деликатес.
Деликатесом оказалась обычная кислица.
Импровизированный суп разлили по мискам. Зиночка раздала сухари, строго выделяя по одной штуке. Себя и Наташу обошла стороной.
Я наворачивал ложку за ложкой, закусывал кислицей, хрустел сухариком и думал, что мне, человеку двадцать первого века, испорченному глутаматом и прочей химией, не доводилось есть ничего вкуснее.
Когда котелок почти опустел, Зина спросила про приправу:
— Эдик, а травка, что ты нарвал, как называется?
Рыжий расплылся в довольной улыбке.
— Пажитник. Совсем молоденькие росточки нашел. Нравится?
— Офигенно!
Юрка пытался говорить с набитым ртом и потому едва не подавился.
А я вдруг осознал, что все старательно обходят стороной тему пропавшего Зиночкиного брата. Словно это может помочь. Может хоть что-то изменить. Моих вопросов тоже боятся. И глянул Тоху. Пристально, вопросительно, только сказать ничего не успел. Он выдал первым:
— Мишань, я помню. И слово свое сдержу сразу после обеда.
Я кивнул. Такой расклад меня вполне устраивал.
* * *
Только сразу после еды меня взял в оборот безжалостный Эдик. Поставил стул на ровное место. Велел:
— Садись сюда. Будем менять повязку.
Я послушно сел. В душе моей не было никаких сомнений. Этот рыжий лекарь, хоть и не человеческий врач, но точно желает мне добра.
Эдик принес аптечку, поставил ее
