момент, мы прикоснемся к Камню.
— А пока можно мне прижаться к тебе? — спросила Мистл.
Виолета молча кивнула. Она выглядела усталой, солнце как будто светило чересчур ярко для ее старой шкуры и шерстки.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Мистл, придвигаясь ближе, и словно вдруг повзрослела, произнеся эти слова.
— Я устала, моя милая, и я слишком долго была вдали от Камней. Но теперь я здесь, и ты со мной, и мы просто подождем, пока придет время прикоснуться к Камню.
Так, бок о бок, взявшись за лапы, они ждали, старая и молодая, и Камень Виолеты возвышался перед ними, и его тень становилась все короче, а солнце поднималось все выше.
Теперь обратим рыльца к Роллрайту, еще одной системе из Семи Древних, к месту, где жил очень дорогой Триффану и его друзьям крот, хотя они не виделись уже много кротовьих лет.
Его звали Хоум, это был худой, вечно чумазый болотный крот, живший в любезном его сердцу захолустье вместе с данктонской кротихой Лоррен. Оба пережили возглавляемое Хенбейн нашествие грайков и последовавшую за ним трагическую эвакуацию из Данктонского Леса. У Хоума не было родных, но у Лоррен были, и она с тех пор не видела ни свою сестру Старлинг, ни Бэйли, младшего брата, которого всегда вспоминала с любовью.
Но все это было в прошлом, а сегодня, в этот ясный день, заглянем в нору Хоума и Лоррен и увидим там Хоума. Он обычно молчал, предоставляя говорить Лоррен, любившей поболтать, а если и приходилось что-то сказать самому, не тратил слов попусту. Это был немногословный, но дельный крот, он пользовался славой путепроходца, которого обучал сам Мэйуид — ни больше ни меньше.
Если Хоум не был весь в грязи, то его сплошь покрывала пыль. Он обладал своеобразными манерами, стремительными и порывистыми; рыльце его неожиданно для всех могло выглянуть откуда-нибудь из-за угла. Только что он был здесь, слушая разговоры Лоррен о прекрасном дне наверху — «таком прекрасном, что просто сердце радуется, я буду не я, если он не понравился бы Старлинг и маленькому Бэйли, будь они здесь, но их нет...», — и вот Хоум уже на поверхности, но совсем рядом, у самой норы.
Лоррен гордилась своим Хоумом, как и он ею, и, хотя за годы совместной жизни они так и не удосужились привести нору в порядок, там все же поселилось счастье, — впрочем, может быть, как раз по этой самой причине.
Неприбранное, неопрятное, пыльное счастье, созданное для безалаберных, но послушных подростков, которые горячо любили своих родителей и, поселившись отдельно, не забывали их и часто навещали. Дети Хоума и Лоррен знали о Камне, и, хотя добродушная роллрайтская элдрен, чье неодобрение выражалось лишь в суровых предупреждениях, обратила некоторых из них к Слову, они почитали своих родителей и относили родительскую веру в Камень к безобидным чудачествам. А роллрайтская элдрен легко прощала чудачества, поскольку ее гвардейцы любили спокойную жизнь и предпочитали не будить лихо, пока спит тихо.
Но для Лоррен малыши были уже в прошлом, грайки не приставали к ней и Хоуму. Эти двое были довольны своей жизнью в первую взрослую весну без молодняка, обретя свой неряшливый покой, о котором давно мечтали...
Хоум вдруг снова появился внизу и горящими глазами уставился на Лоррен. Его рот приоткрылся, маленький крот имел весьма взволнованный вид, — казалось даже, он близок к отчаянию. Хоум явно готовился что-то сказать. Лоррен ждала.
— Мне нужно идти, — наконец выговорил он. — Камни. К Камням. Отвести Рэмпион.
— Рэмпион? — переспросила Лоррен. — Но мы не видели ее несколько недель. Она слишком занята своими малышами.
Рэмпион была их дочерью из более раннего помета, она нежно любила отца и мать и частенько умудрялась выкроить время, чтобы забежать к ним. Она жила к югу от Роллрайтских Камней и вместе с другими последователями Камня для совершения ритуалов тайно ходила к Шепчущимся Горностаям — группе камней к югу от основного круга. К самому кругу Камней ходить было запрещено и слишком опасно, поэтому камнепоклонники собирались у Горностаев.
— Сегодня она пойдет к Горностаям, но потом — к Камням. А ведь не должна, правда?
— Конечно не должна, но с чего ты это взял?.. То есть я хочу сказать: откуда ты знаешь?
— Без меня она не дойдет, — оборвал подругу Хоум.
И внезапно исчез, оставив Лоррен смотреть на пустое место разинув рот. Немного яркого солнца не повод, чтобы тащиться к Камням, где можно получить от грайков трепку, если не хуже.
Но только она собралась позвать Хоума, как его голова снова просунулась в тоннель:
— Хоума не увидят. Хоума учил Мэйуид. Хоум в безопасности, как в норе. Не суетись. Хоум тебя любит.
Он опять исчез, а бедная Лоррен заплакала, поскольку не в его обычаях было вслух говорить о любви, хотя она и знала, что это правда. Но он говорил об этом только в случае опасности. И Лоррен немного поворчала про себя: наверняка он знал, что его слова вызовут у нее слезы.
— Нужно заняться уборкой! — решительно сказала Лоррен, хлюпая носом и вытирая глаза грязными лапами. — Он хороший крот, самый лучший, и когда-нибудь Камень исполнит самое сильное его желание.
Эта пара истинно любила друг друга; молясь, Лоррен всегда думала о Хоуме и всегда заканчивала молитву просьбой, чтобы когда-нибудь ему было дано снова встретиться с его лучшим другом Мэйуидом, а Хоум мечтал о дне, когда его Лоррен соединится со своей любимой сестрой Старлинг и названым братом Бэйли.
Хоум не ошибся: Рэмпион была на поверхности, в кругу Горностаев. Она не медитировала и не молилась, а беспокойно озиралась и поводила рыльцем из стороны в сторону.
— Ты! — воскликнула Рэмпион с удивлением и облегчением в глазах.
Он кивнул, но ничего не сказал. Само его присутствие вполне заменяло слова: если уж они оба пришли сюда, не было нужды в словах, объясняющих, почему здесь она и зачем пришел он.
Хоум направился прочь, и Рэмпион последовала за ним, оставив позади знакомые безопасные пути и двигаясь вперед через поле между запретными Шепчущимися Горностаями. Солнце освещало им путь — то самое солнце, что в этот день заливало весь кротовий мир.
Хоум провел дочь по поверхности ближе к роллрайтскому кругу, потом под землей туда, где должно было находиться основание Камня, возвышающегося в центре круга. Сверху,
