Ознакомительная версия.
Мастеровой торопливо закрыл дверь и в изнеможении привалился к косяку. Кузяр с облегчением перевел дыхание и пробормотал:
— Ну, слава те осподи, ушли. — Он посмотрел на, расстроенного хозяина: — Эй ты, буржуй, чего это он там болтал про околоток?
Но тут вмешался вахмистр.
— Тикать нам надо, и побыстрее.
— Чего это вдруг? — вскинулся Кузяр.
— Заприметил он меня, вон как на крюк зыркнул. Видать, либо им чего уже про меня гутарили, либо вскорости сами все разузнают. Уж больно у меня примета видная.
Все замерли в испуге. Вахмистр резко отодвинул от себя тарелку с початой бараньей грудинкой и встал из-за стола. Хозяин кинулся к нему.
— Не губи, соратник. Через полчаса комендатский час, и, ежели кого на улице без комендатских записок спымают — тут жа в кутузку. А поутру разбираются дотошно — кто таков, откель пришел, у кого квартирует?
Вахмистр остановился:
— А кто ловит-то?
— Дак патрули офицерския. На нашей улице страсть как лютуют. У нас бумажки вывесили, о том, что мы… — он замолчал и весь напрягся, собираясь произнести не совсем знакомые слова, — Вторая особая оперативная зона, потому как штаб недалеко, так почитай всю ночь с разных концов улицы патрули и шастають.
Вахмистр обвел всех тяжелым взглядом и скривился.
— Дожили. Сидите здесь, как мыши в норе, а офицерье над вами изгаляется.
Хозяин, вспыхнув, уже было открыл рот, чтобы сказать, что в столице комендантский час существует уже больше полугода и что ежели бы «народный патруль», вломившись в дом, застал незнакомых людей, то он бы уж точно не оставил их «вечерять». Вся провинция была переполнена слухами о зверствах Особого комитета в обеих столицах. Но тут он вспомнил, что его гости — посланцы именно этого самого Особого комитета, и почел за лучшее промолчать. Вахмистр, прочитавший, однако, все эти мысли по бесхитростному лицу мастерового, усмехнулся и неторопливо вернулся на свое место.
— Ну, раз так, значитца, пока перекусим.
Через час изрядно подпоенный мастеровой висел на плече у вахмистра и бормотал:
— А че, мы на ето не обижаемой. За прошлую-то зиму ворья да жуликов развелось, а как комендантский час ввели, так быстро всех и повывели. А что околоточные следят, так оно и впрямь дело военное. Никан Тергеич в нашем околотке почитай пятый десяток. Не только всех знает, но и сродственников многих. — Мастеровой пьяно покачал головой. — Ой, подвели вы меня под монастырь. Теперя не отстанет.
Вахмистр кивнул и сожалеючи протянул:
— И как тебе помочь, ума не приложу.
Мастеровой вскинул на него затуманенный взгляд.
— А можа, вы того, сами сдадитеся? Слыхали? Сам суверен на престол возвернулся. И война кончилась. Теперя все будет как ране.
Тут не выдержал Кузяр.
— Да ты что, паря? Нешто не знаешь, какая сила на твоего суверена идет? Пятьсот тыщ! А то и поболе. Да твоего суверена вместе со всем офицерьем сей секунд к ногтю.
— Ништо, — пьяно заупрямился мастеровой, — я и сам два года вшей на фронте кормил. Тожа, нашли силу. Да у энтих одних пулеметов — тьма. И народу набежало… Одни унтера да офицеры. А против них хто? Тыловики да мобилизованные, — он хохотнул, — хоть знают, с какой стороны штуцер-то заряжаетси?
Вахмистр сочувственно покачал головой и по-приятельски хлопнул мастерового по плечу:
— И верно, так мы и сделаем, только утром. — Он налил мастеровому еще стакан мутного самогона из стоявшей на столе бутыли, подождал, пока тот выпьет, потом поднялся на ноги. — А где твои домашние-то?
Мастеровой мгновение молчал, силясь понять, о чем его спрашивают, потом расплылся в улыбке.
— Дак в деревне все, у шурина. Я их еще на спас туды отправил. Хто знает, что тута начнется?
Вахмистр понимающе кивнул.
— Ладно, пойдем — покажешь, где нам переночевать.
Мастеровой попытался вскочить на ноги и чуть не повалился на стол. Вахмистру пришлось поддержать его здоровой рукой.
— А в горнице, кровать-то токмо одна. Но я соломенных тюфячков постелю. Они тут у меня, в чуланчике.
— Вот-вот, пошли посмотрим, где там твои тюфячки.
За столом притихли. Все уже знали, что, когда вахмистр начинал говорить ТАК, самое время для каждого из них помолчать да подумать, не ляпнул ли он сам чего по дурости.
Вахмистр вернулся через десять минут. Он окинул сотоварищей сумрачным взглядом и сел на свое место.
— Значит, так, такой ватагой мы тута никак не спрячемси. Потому завтрева разделяемой. Вы двое пойдете на метизный. — Он кивнул сидевшим напротив него. Один из них, бывший «деловой» и бандит по прозвищу Лубенек, которого они с Птоцким доставили в столицу аж из Катендорфа, имел здесь, по его собственными словам, сродственника, работавшего на метизном заводе. — У тебе там вроде свояк?
Лубенек кивнул.
— Ну вот и ладно. Сидите там тихо, а как нужны будите, так я вас найду. А вы, — он повернулся к остальным, — давайте-ка завтрева совсем из города. Встаньте на постой в ближней деревне. Как понадобитесь, так кто из них, — он ткнул пальцем в сторону двоих, которым определил квартировать на метизном, — за вами прискачет. Все понятно?
Все закивали. О том, что произошло с мастеровым, ни один не спросил. Это было ясно и так.
И вот уже почти неделю они мотались по городу, каждый день меняя место ночлега и ломая голову, что им делать. Город, который вроде бы жил обычной жизнью, на самом деле был накрыт густой сетью офицерских патрулей. Причем в районах около вокзала, пакгаузов, складов, железнодорожных мастерских и штаба эта сеть была такая частая, что им порой не удавалось перебраться даже на соседнюю улицу. Все это просто поражало. Создавалось впечатление, что над обеспечением режима патрулирования и организацией системы охраны поработал кто-то, знающий обо всем этом намного больше любого жандарма. Впрочем, такие мысли к ним не приходили. Их состояние можно было скорее определить как растерянность, в которую человек впадает, оказавшись в совершенно непонятной ситуации. Опыт подполья, который вахмистр худо-бедно знал из разговоров с Птоцким и его окружением, а Кузяр — из рассказов соратников Тарого и Брузя, вдруг оказался совершенно неприменим. Кузяр скис уже на второй день и начал канючить, без конца повторяя, что надо смываться, пока их не замели. Вахмистр тоже уже начал было склоняться к этой мысли, но оказалось, что уже поздно. Город закрыли. Еще два дня назад на всех рекламных тумбах, на стенах угловых домов, на ярмарочных столбах и заборах — повсюду появились сообщения о том, что через некоторое время в городе будет объявлено осадное положение сроком на неделю. В течение этого времени гражданам, не имеющим пропусков, будет разрешено появляться на улицах только по сорок минут два раза в день. Всем гражданам предлагалось запастись необходимым количеством продуктов и напитков, с тем чтобы максимально ограничить пребывание на улицах во время действия осадного положения. Прочитав тогда это сообщение, вахмистр плюнул и пошел дальше. Но всего через два дня над этими объявлениями появились ярко-красные листовки, на которых было всего три слова: «Осадное положение введено». В тот же вечер их остановил на улице офицерский патруль и лощеный подпоручик в отутюженном мундире с гвардейскими аксельбантами, окинув несколько брезгливым взглядом их небритые и помятые физиономии, с холодной вежливостью сказал:
Ознакомительная версия.
