поле боя? Как он ухитрился повлиять на то, что происходило внутри города?
Оюан кисло ответил:
– Небеса ему улыбаются.
– А, ну, возможно, он заслужил свою удачу молитвами и благими деяниями. Хотя… он не может быть настоящим монахом, а?
– Нет, он настоящий. Я разрушил его монастырь.
– Ха! Подумать только, а годы спустя вы действовали сообща. Никогда заранее не знаешь, какой человек пригодится, верно? Придется попросить мадам Чжан в будущем не упускать его из виду. Думаю, если бы нас здесь не оказалось, он мог бы напасть с флангов, пока вы сражались бы в центре с мятежниками из Бяньляна. В этом случае он мог бы вас хорошо потрепать.
– Значит, я особенно благодарен вам за то, что вы здесь. – Оюан попытался улыбнуться, но чувствовал, что его лицо омертвело. – И вы мне все еще нужны. – Он тронул коня вперед. – Поехали. Не будем заставлять Великого князя ждать.
Юаньский губернатор Бяньляна почти не пользовался старым дворцом, который был огорожен собственными стенами в центре города. Мятежники, одержимые жаждой захватить символический древний трон, в результате захватили лишь руины. Прошлое вернуть невозможно, с горечью подумал Оюан. Он знал это не хуже любого другого.
Дворцовые ворота, покрытые красным лаком, веками служившие только императорам, висели на петлях, как сломанные крылья. Оюан и Чжан въехали в них и посмотрели на почерневшую землю на месте некогда великолепных садов. Широкая императорская дорога стрелой уходила вдаль. В конце ее возвышался над мраморной лестницей дворец императора. Даже через сто лет после смерти его последнего обитателя молочно-белый фасад сверкал; изогнутая крыша блестела, как темный нефрит. На этих сверкающих белых ступенях стоял Великий князь Хэнани, который казался карликом на такой огромной лестнице. Лицо Эсэня горело торжеством. Теплый весенний ветер отбрасывал в сторону распущенные волосы, как флаг. Перед ним на широкой парадной площади стояли войска Хэнани, за ними – армия Чжана. Все вместе они образовали огромную гудящую массу победителей в самом сердце древнего города.
Как только Эсэнь увидел приближающегося Оюана, он крикнул:
– Генерал!
Оюан спешился и поднялся по лестнице. Когда он подошел к Эсэню, тот горячо схватил его за руку и повернул лицом к площади, и теперь они вместе смотрели на собравшихся внизу солдат.
– Мой генерал, посмотрите, что вы мне подарили. Этот город, он наш!
Казалось, его радость вышла за пределы его тела и влилась в Оюана. Оюан был захвачен ею, он беспомощно завибрировал от этой радости. В тот момент Эсэнь казался таким красивым, что дух захватывало. Он был настолько красивым, что Оюан почувствовал острую боль непонимания – как такой совершенный, такой живой и настолько радующийся этому мгновению может существовать. От этого ему стало больно, как от горя.
– Пойдем, – сказал Эсэнь и потащил его к залу. – Посмотрим, ради чего они так стремились умереть.
Они вместе ступили в тускло освещенный, напоминающий пещеру Зал великой церемонии. За ним вплыла какая-то тень – Шао. Напротив главного входа открылся ряд дверей, и они увидели яркое белое небо. На невысокой лестнице в конце зала смутно виднелся в полумраке трон.
– Это он? – озадаченно спросил Эсэнь.
Место императоров, символ, к которому так отчаянно стремились Красные повязки, оказался всего лишь деревянным креслом, покрытым коркой золотой облицовки, похожей на шкуру чесоточной дворняги. Оюан с болью смотрел на Эсэня, заново понимая, что Эсэнь никогда не мог понять те ценности, которые отличали мир других людей от его собственного. Он смотрел, но не видел.
Падающий из двери свет померк, когда в зал вошел господин Ван. Его прекрасно изготовленные доспехи были девственно-чистыми, словно он провел весь день у себя в кабинете, хотя под шлемом его худое лицо казалось еще больше осунувшимся, чем всегда.
Словно услышав мысли Оюана, он язвительно сказал брату:
– Ты двумя словами выдал свое невежество. Неужели ты не понимаешь, какое место этот город занимает в их воображении? Хотя бы попробуй! Попробуй представить себе этот город на пике славы. Столица империи, столица цивилизации. Город с миллионом жителей, самый могущественный город под Небесами. Далян, Бянь, Донцзин, Бяньцзин, Бяньлян – как бы его ни называли – город, который был чудом искусства, техники и торговли всего мира, за этими стенами, выстоявшими тысячу лет.
– Против нас они не выстояли, – сказал Эсэнь. Через задние двери, далеко отсюда и далеко внизу, Оюан, как ему казалось, видел северный край рухнувшей внешней стены. Она была так далеко, что почти сливалась с линией, где серебристые воды разлива переходили в небо такого же цвета. Он не мог представить себе город такой большой, чтобы заполнить это пространство, эту пустоту, заключенную в развалины стен. Господин Ван скривил рот.
– Да, – ответил он. – Пришли чжурчжэни, а потом пришли мы, и вместе мы все уничтожили.
– Значит, у них не осталось ничего, что стоило бы сохранять. – Эсэнь повернулся к брату спиной, вышел через заднюю дверь и пропал из виду, спустившись по лестнице.
На лице господина Ван застыло горькое выражение. Казалось, он погрузился в задумчивость. Возможно, Оюан не мог прочесть его мысли, но его чувства никогда не представляли для него тайны. Наверное, только этим он и был похож на своего брата. Но в то время как Эсэнь не считал нужным скрывать свои чувства, Ван Баосяна будто обуревали такие эмоции, что он изо всех сил подавлял их, а они все равно прорывались наружу.
Господин Ван вдруг поднял взгляд. Не на Оюана, а мимо него, туда, где Шао развалился на троне.
Шао спокойно встретил его взгляд, держа в руке обнаженный кинжал. На их глазах он соскребал золотую облицовку трона и собирал в тряпочку. Он делал это небрежно, но не спускал с них глаз.
Презрение промелькнуло на лице господина Ван. Через секунду он повернулся, ничего не сказав, и стал спускаться по ступенькам в том направлении, куда ушел его брат.
Как только он ушел, Оюан резко бросил:
– Слезай.
– Разве вы не хотите узнать, что чувствуешь, сидя на троне?
– Нет.
– А, я забыл. – Шао говорил так откровенно, что это граничило с грубостью. В тот момент казалось, что проявился его настоящий голос. – Наш генерал чист духом и не жаждет ни власти, ни богатства. Не жаждет ничего, чего желал бы мужчина – кроме одного.
Они холодно взирали друг на друга, потом Шао спрятал тряпицу, неторопливо встал и вышел через огромные парадные двери на парадную площадь. Через несколько мгновений Оюан последовал за ним.
Эсэнь стоял на разбитом конце мощенной мрамором дороги вдоль насыпи и смотрел вдоль
