Потому он и поставил на своем левом крыле лучшие тысячи из числа испытанных еще на Рясском поле. На правом же, которому надлежало выполнить задачу попроще, из числа опытных и бывалых стояли только три полка, да в придачу к ним турово-пинские и полоцкие. Те вообще еще ни разу не участвовали в боях, а учеба – она и есть учеба. Ну, как теория в школе – как ты ее хорошо ни изучи, а до практики дойдет – пиши пропало. Вроде и знакомо все, но чтобы по-настоящему освоиться – все равно время нужно. Так и здесь.
Впрочем, если бы Субудай действовал как обычно, то все бы прошло гладко, вот только он потому и считался одним из лучших полководцев, что воевал творчески. Коль обычный шаблон не проходил, то он мог сразу поменять всю тактику.
Так получилось и здесь. Левый фланг русичей, на который должен был обрушиться сокрушительный удар правого крыла монголов, имел слишком хорошую конфигурацию для обороны. Совсем рядом протекал могучий Днепр, так что у конницы все равно не имелось достаточного пространства для маневра. Субудай это видел и потому свои тысячи поменял местами еще до начала сражения.
И вот теперь мощное ударное крыло монголов с маху врезалось в более слабый правый фланг русских ратников, пытаясь опрокинуть их. Главное – заставить врага попятиться, а еще лучше – бежать. Если воин побежал, то все. Считай, что он не противник, а легкая добыча. Лишь бы рука рубить не устала, потому что боя уже нет, а есть избиение.
И снова неудача. Русичи пятились, но очень уж неохотно, к тому же дружно, то есть всем строем, не давая в него вклиниться. У Субудая, который по-прежнему наблюдал за сражением с холма, от внутреннего напряжения побелели даже костяшки пальцев на левой руке, так крепко он стиснул рукоять сабли.
Но вот наконец в дело вступила трехтысячная русская конница. Только теперь, когда князь Константин истратил свой последний резерв, монгольский полководец смог облегченно вздохнуть. Дело оставалось за малым – дать отмашку. Некоторое время он еще выжидал, чтобы русичи посильнее увязли, а затем повернулся к двум своим тысячникам, которые до сих пор не вступили в бой.
– Идите, – каркнул полководец. – Вам осталось только доделать начатое.
Те немедленно бросились к своим тысячам, до поры до времени укрытым на оборотной стороне холма. И уже через минуту помрачневший Константин наблюдал, как новая лава несется по полю, норовя с ходу врезаться все в тот же многострадальный правый фланг, чтобы окончательно опрокинуть русские полки.
– Давай к князю Ингварю, – бросил он одному дружиннику, стоящему рядом. – Скажи, пусть берет сразу оба полка и идет на выручку. Монголы бросили в атаку резерв.
«Пора подавать сигнал засадным тысячам Басыни или… Нет, погожу немного. Пусть как следует завязнут», – подумал он, однако послал еще одного гонца к Сергию, повелев передать, чтобы тот не сводил с князя глаз, потому что вот-вот понадобятся его камнеметы.
Субудай в это время отнял левую руку от рукояти сабли и ткнул пальцем в трех воинов.
– Готовьтесь, – прохрипел он.
Те мигом кинулись к горевшему неподалеку костру, держа в руках стрелы, наконечники которых были обмотаны тряпками, пропитанными каким-то вонючим жирным раствором. Едва заметив, что резервные тысячи вот-вот врежутся в тесный строй русичей, Субудай повелительно крикнул воинам:
– Пора!
В следующее мгновение высоко вверх взлетели три стрелы, за каждой из которых вился отчетливо различимый длинный черный шлейф дыма.
– Еще! – потребовал Субудай.
И вновь три стрелы пошли следом за первыми. Затем еще раз.
– Вроде бы рано, – озадаченно заметил Басыня, наблюдая за ними. – Не погорячился ли князь?
Кто именно послал их, Басыня определить не мог, потому что находился довольно далеко от места битвы. А то, что этот сигнал подан по приказу Субудая, ему и в голову не пришло. Однако команда была получена, а значит, ее надлежало выполнять, невзирая на все сомнения.
Всадники выступили из небольшой рощицы, и в это же время из другой, точно такой же, но расположенной далеко позади русского лагеря, вынырнула последняя тысяча Субудая, которую возглавлял его двадцатилетний сын Урянхатай.
Монголы, две ночи назад скрытно переправившиеся на тот берег Днепра, успели сделать огромный крюк по степи и выйти глубоко в тыл русичам, после чего они до поры до времени затаились в дубраве, как и Басыня со своими ратниками. От поля боя тех и других отделяло около трех верст.
Стрелы были сигналом для Урянхатая. На деле же получилось так, что они дали команду для атаки сразу двум засадам.
В ставке рязанского князя все были настолько увлечены перипетиями развернувшейся битвы, что в грохоте скрещивающихся мечей и сабель, жалобном ржании коней и яростном реве воинов никто и не расслышал шума за спиной. К тому же всадники, вопреки своему обыкновению, выполняя строгий приказ Субудая, летели молча. Даже мерный дробный топот приземистых монгольских коньков был не так отчетливо слышен, их копыта Урянхатай повелел обмотать мягкими тряпками.
Если бы не мать сыра земля, то никто и не обернулся бы назад. Но сумела-таки пресветлая богиня Мокошь предупредить своих славянских сынов о надвигающейся беде, задрожав под ногами князя и его людей.
Было их на пригорке немного, около полутора сотен, а могло бы быть и еще меньше, если бы не настояли тысяцкие.
Когда русские полки только расстались с Доном и им еще предстоял пеший переход по степи, воеводы попеняли, что негоже князю не иметь при себе надежных людей. Пусть хотя бы всего по десятку от тысячи. Как раз получится, чтоб от каждой сотни при княжеской особе имелся свой телохранитель. Они и Константину – почет, и ратникам за великую честь. Уж не хочет ли Константин Володимерович их этой чести лишить? Тот вздохнул, и сказал, что не хочет. Вот так эти полторы сотни и образовались.
Дружинники, которые обернулись первыми, сделали единственное, что еще было в их силах, – закрыли князя. Смертельный ливень стрел уже повис в воздухе, так что времени не было даже на то, чтобы достать из-за спин щиты, – загораживали собственными телами.
Но град был настолько густым, что, как бы они ни старались, полностью закрыть князя у них все равно не получилось. Из двух десятков стрел, которые неминуемо впились бы в тело Константина, им удалось принять на себя три четверти. На долю князя пришлось всего ничего, да и те отразил добротный доспех. Лишь одна стрела добралась до своей цели, найдя лазейку в мелкоячеистой кольчуге и угодив каким-то чудом в то самое место, куда всего несколькими месяцами ранее ударил арбалетный болт рыцаря Гильдеберта.
А стрелы все летели и летели. Иной телохранитель, будучи уже мертвым и сползая с коня, успевал получить еще столько же, сколько в его теле уже сидело.
