она знала, что так и будет. Это тропики, но ведь и она же африканка. Всё равно лучше, чем в опостылевшем кубрике.
«Грифон» качнуло, cтоявшая рядом с ней Замиль охнула и схватилась рукой за встроенное в борт кольцо.
– Некуда нам с тобой возвращаться, Джайда, – тихо сказала она, – я говорила с Салахом, опять. Он ещё на стоянке в Даккаре связался со своими знакомыми в Мадине. Там всё… нехорошо. Шейхи испугались и отступили, говорят, поменялись люди в мажлис-аль-вилайет, но…
– Это из-за того… того, что было у нас? – прервала её
Джайда, но тут же спохватилась, - извини, я не дала тебе сказать.
– Я сама не знаю, если честно. Говорила об этом со Стефано и с Салахом. Та информация, что я… украла, пошла куда надо. Но там вмешались другие люди, большие, очень большие люди. Не всем, оказывается наши мелкие князьки нравятся даже в Халифате. Им пришлось отступить. Пока.
– Но тогда, – Джайда нахмурилась, вспоминая обрывочные разговоры, что слышала в каюте и на палубе «Грифона» во время всего их утомительного плавания, - тогда… ведь мы все равно не можем вернуться? Потому что они не забыли нас?
– Не забыли, конечно, – Замиль повернулась к ней и по её губам скользнула нехорошая усмешка, – такие люди не прощают, если кто-то наступает им на ногу. А мы не просто наступили, а хорошо потоптались. Искать нас по всему миру они не будут, но… по улицам Мадины я сейчас бы не разгуливала. Да и нечего там делать, бара наик! Они же все еще там, как ты не понимаешь? Отступили, но никуда не исчезли. Ни эти гладкие вонючие кобели наверху, что мечтают о новом Газавате между затяжками кефа, ни орденские шакалы, ни оборванные уличные дервиши. Они презирают и ненавидят всех, кто отличается от них. А уж женщины для них и вовсе полу-люди. И они вылезут опять со своим Газаватом. Через год, через три, через десять. Там снова будет фитна, снова прольется кровь. Может, в следующий раз доведут до войны. Ничего еще не кончилось.
– А когда же оно закончится, Замиль? – с горечью спросила Джайда. – Мир только-только начал успокаиваться. Зачем опять звать кровь и войну? Разве мы плохо жили?
– А разве хорошо?
Искоса бросив взгляд на Замиль, она опять увидела на лице своей подруги ту кривую, жестокую улыбку, которая её так пугала. Словно из-под тёмной воды появлялся лик утопленницы – чуждый, холодный и злой. На что та была способна на самом деле? Могла ли и правда убить человека? Или уже делала это?
«Грифон» разворачивался, и в неясной вечерней дымке призрачно мерцали далёкие огни. Ещё на стоянке в Даккаре Стефано твёрдо решил привести их в Котону в среду до ночи, и вот, похоже, у него получается. И благодарение Аллаху, если так, потому что душный кубрик, постоянная качка, маленький, жутко неудобный туалет и душ ещё того хуже опротивели ей до крайности за те двенадцать дней, что они провели тут после своего бегства из Суса. Джайда, несмотря на качку, часами стояла на палубе, вцепившись в поручни, но море успело опротиветь ей почти так же сильно.
– Сегодня ночью мы уже встанем в Котону, – сказала она с внезапным приливом радости, – а завтра пойдём погуляем по городу, прямо с утра, да?
– Конечно, – голос Замиль прозвучал как-то сдавленно, – мне самой до чёртиков надоело это корыто. И знаешь, что… я давно хотела это сказать тебе, Джайда… прости меня.
«За что?» – хотела спросить та, но вместо этого, посмотрев на Замиль, протянула руку и осторожно приобняла её за плечо.
– Мне не за что прощать тебя, – сказала Джайда, – ты моя подруга, и ты всегда была добра ко мне.
– Я… – Замиль глубоко вдохнула, как будто собираясь с духом, – я часто бывала несправедливой к тебе. Высокомерной дурой. Мы все такими бываем иногда. Но в итоге мы спаслись благодаря тебе.
Джайда хотела сказать, что это не так, но не захотела перебивать Замиль. Та продолжала о чём-то говорить, с трудом, словно выдавливая из себя слова, а она вспомнила тот жуткий день, разгромленную кальянную. Тогда, оказавшись перед толпой после того, как рухнула стена, снесённая ударом автомобиля, она увидела смерть так близко, как никогда в жизни. Какое-то чутье подсказало ей отчаянно закричать: «Они убежали в паркинг, проклятые мунафики, они хотят сбежать на машинах! Нас привели сюда силой!». Тогда она думала, что Замиль и Таонга у неё за спиной, хотя на самом деле оказалось, что они успели заскочить за одну из оставшихся перегородок. Кальянная уже начала гореть с одной стороны, с другой же она слышала крики толпы и металлический голос громкоговорителя. «Туда, они сбежали туда», – она даже показывала людям с замотанными лицами, которые ворвались в помещение со стороны развороченного входа. В панике, не отдавая себе в этом отчет, она перешла на родной язык и обращалась к погромщикам на дарижа.
Это ли их убедило? Или то, что она, со своими малийскими чертами лица и в скромном платье, явно не выглядела как одна из избалованных жен мужчин аль-франкуфин? Теперь уже не узнать. Может, её словам искренне поверили, может, опьяненные насилием, те люди вообще были уже не способны рассуждать здраво. Позже Таонга говорила ей, что из паркинга действительно выезжал тогда автомобиль, в котором бежал один из посетителей, и это их отвлекло. Погромщики кинулись крушить и обыскивать ещё стоявшие там машины, а они впятером – она сама, Замиль, Таонга, их неудачливый, насмерть перепуганный покупатель и ещё один не менее неудачливый посетитель сжались в углу, отчаянно надеясь, что всё же получится сбежать незаметно. И как глас самого Господа с небес, услышали они вой полицейских машин, и…
– Нам повезло, – сказала Джайда, – Аллах был на нашей стороне.
– Милость Аллаха, – фыркнула Замиль, – нам ли в такое верить после всего, что мы видели? Ты помогла нам спастись, иначе бы они нас нашли.
– Но… – попробовала возразить Джайда и вдруг почувствовала, как Замиль обхватила её за плечо и поцеловала в щёку. Ахнув от неожиданности, она
