– Где я? Почему так темно? Откуда идет этот голос? Сильный и властный, он где-то далеко и в тоже время совсем близко. Этот голос звучит как приказ: – "Протяни руку, ищи дорогу"!
Завулон протянул руку в пустоту и нащупал холод:
– Темная бездна. Там ничего нет, но голос слышится вновь: – "Ты должен найти выход"! – Холодно. – Завулон поднес руку к глазам. – Это моя ладонь, она вся испещрена глубокими бороздами. Это линии моей судьбы и жизни. Их много, но какую из этих линий выбрать, какой дорогой пойти дальше? Выбрать наугад? Откуда во мне это щемящее чувство незавершенности? Я словно осколок разбитой амфоры, брошенной кем-то в бездну времени – осколок утерянных цивилизаций! Так не должно быть… Ничего не видно. Мрачная пустота. Рука исследует каждую пядь, но натыкается только на вселенский холод…
С каждой минутой в сознании начало становиться все светлее. Этот свет ласково защекотал лицо Завулона, вынудив его открыть глаза. Он очнулся, хотя все еще находился во власти странного сна. Яркие, красивые, иногда ужасные, в последнее время они часто приходили к нему, но всегда резко обрывались, сменяя собой, друг друга. За мгновение он вспомнил, что произошло с ним вчерашней ночью. Рука непроизвольно спустилась вниз и нащупала у пояса кисет с "Оком кагана":
– Слава Создателю, синхронизатор времени на месте! Это сон, всего лишь плохой сон. Однако следует поскорее уходить из этого города. Семендер во власти диких кочевников. Три дня разгула, грабежа и бесчинств, хвала Всевышнему, что я остался жив. Теперь положение уже стабилизируется. Торговые пути снова открыты, нужно уходить в Шемахи с первым же караваном. Если Патруль станет искать "Око кагана", то соответственно выйдут и на меня…
Завулон точно рассчитал, когда следует отправиться на базарную площадь. Рынок уже ожил, и робкие первые торговые караваны пришли в Семендер. Толпа людей заполнила перед обедом базарную площадь. Кого здесь только не было, местные и заезжие торговцы, крестьяне из окрестных селений, верховые и пешие, горожане и, конечно же, новые хозяева-кипчаки, пытавшиеся сбыть заезжим предприимчивым купцам награбленное по дешевой цене.
– Не даром мудрецы изрекали, что нет ничего нового под луной! – усмехнувшись, подумал про себя Завулон, разглядывая груженные разной всячиной повозки и напряженные лица их хозяев. – Это я правильно подметил! Как и прежде, люди просто стараются жить. Торгуют, покупают, работают, в общем, выживают, как могут. Скорее бы выбраться из этого проклятого города! По-моему найти караван, который отправится сегодня к Дербенту, не составит большого труда.
В поисках людей направляющихся в сторону Дербента, Завулон долго бродил по базару Семендера. Было очень холодно. Слабый ветерок разносил неприятные запахи навоза и смрад от еще не убранных с улиц разлагающихся и гниющих туш, падшего во время осады скота, вызывая тошнотворные ощущения. Усталый скиталец поднял к небу взгляд и перевел дух. Тот же самый ветерок гнал по небу рваные облака. Прислонившись к навесу лавки торговца пряностями, Завулон закрыл глаза и с тоской подумал о том, как хорошо было бы очутиться сейчас в Академии времени. Ноги гудели от усталости. Куда идти и что делать дальше, он представлял смутно, но знал точно, что идти одному в Дербент опасно, поэтому Завулон решил немного передохнуть и собраться с мыслями.
Внезапно базарная площадь зашумела, пришла в движение и люди стали разбегаться в разные стороны, освобождая для кого-то дорогу. Завулон также отошел вместе со всеми, стараясь ни чем не выделяться из толпы. Неожиданно он почувствовал на своем плече тяжелое прикосновение чужой руки. Он резко обернулся. Улыбаясь, на него смотрела наглая физиономия смуглого черноволосого мужчины в засаленной одежде. Завулон сразу узнал его:
– Палач Мамед! – вихрем пронеслось в мозгу.
Завулон бросил презрительный взгляд на Мамеда и резко отпрянул в сторону, надвигая грубый капюшон плаща на голову. Стать пленником Мамеда ему совсем не хотелось. Ничто не предвещало неприятностей в этот день, на него особо никто и не смотрел. Кому интересен бедный несчастный иудей? Длинный мешковатый плащ и стоптанная обувь изменили облик Завулона до неузнаваемости. К тому же при нем не было никакого оружия. Вид бедного иудея, вооруженного саблей, обязательно бы привлек излишнее внимание и вызвал бы ненужные подозрения.
Сделав несколько шагов в сторону, Завулон споткнулся о камень, – длинный подол плаща тоже сыграл свою трагическую роль. Потеряв равновесие, он упал. Быстро поднявшись на ноги, он бросился бежать, расталкивая толпу руками. Инстинкт самосохранения подсказывал ему, что нужно спасаться. Его ругали, пинали, но Завулон ничего не замечал, кроме своих стоптанных сандалий:
– Главное не упасть еще раз!
Его остановила резкая боль. Спину словно рассекли на две части и, задыхаясь, Завулон замер на миг. Все потемнело в глазах и приняло не четкие очертания. Боль снова пронзила его тело. Падая на землю, он обернулся. Знакомое одутловато-обрюзгшее лицо и бегающий взгляд маслянистых глаз надменно смотрели на него.
– Я вижу, ты узнал меня, мудрец! В прошлую нашу встречу, ты был намного смелее!
Плеть снова поднялась над головой Мамеда. Завулон успел закрыть лицо и голову руками, и в тот же миг плеть снова опустилась на него. Окружающие люди больше не смеялись, а лишь с интересом наблюдали за тем, как вновь избранный новыми хозяевами Семендера бывший палач Мамед, а ныне член городского совета избивает кнутом несчастного иудея, и тихо высказывались по этому поводу.
Несправедливость и безразличие окружающих, потрясли Завулона. Он не кричал, хорошо понимая, что в этом городе закон не распространяется на него, и никому ничего не докажешь. Сопротивляться жестокой судьбе было выше его сил. Чей-то низкий голос заглушил гул толпы. Этот голос прозвучал властно и грубо. Люди начали торопливо расходиться, очищая дорогу. Звонкое цоканье конских копыт приближалось, но впавшему от боли почти в беспамятство Завулону было уже все равно, что с ним будет дальше.
На расчищенную дорогу выехал половецкий конный отряд, сопровождавший Кара-Кумуча и Урус хана.
– Будь прокляты эти персы! – процедил сквозь зубы предводитель отряда.
Зычный низкий голос принадлежал именно ему.
– Прочь с дороги скоты! – гаркнул он на тюркском.
Гнедой конь, почуяв гнев хозяина, встал на дыбы, чуть не задев при этом копытами зазевавшегося горожанина.
– Не горячись, Кара-Кумуч, – обратился к нему всадник, ехавший за ним следом, – ты же знаешь, это подлое и трусливое быдло!
Предводитель громко рассмеялся, поправляя висевшую на поясе дорогую саблю. Его роскошная одежда выделялась богатством, а конь – дорогим изысканным снаряжением.
