Квинт тогда не задумывался, насколько она оправдана. Угрызения совести его тоже совсем не мучили, но все же бесследно для него картины пыток не прошли. Глядя на истязаемых дыбой и каленым железом варваров, он думал о том, смог бы выдержать такое сам. Выдержать и не сломаться. Выдержать и промолчать. Вот и пришел час проверить.
Про Клавдия говорили, что в его руках не молчат. Квинт знал, что это не совсем так, но все же число тех, кто смог умереть, не ответив на вопросы Глабра, было исчезающе мало. Определенно, он обладал большими способностями, но в этот раз излишняя личная неприязнь подвела его. Квинт слишком быстро терял сознание от боли и подолгу приходил в себя. Сначала его просто били, потом привязали к деревянному столбу, предназначенному для наказания провинившихся солдат. Тех пороли розгами, но на Квинта "ивовую кашу" тратить не стали. Едва не содрали всю кожу со спины кнутом. Работал лично Квадригарий, оказавшийся большим мастером в этом деле.
Потом подвесили на дыбе. На протяжении всей предыдущей экзекуции Квинт умудрялся хранить молчание, сжав зубы, но когда затрещали суставы, когда мышцы и сухожилия натянулись, как струны, когда нечеловеческая боль стала непрерывной, он закричал. Крик и семиэтажная брань вытолкнули из головы все мысли. Он просто орал, не пытаясь бороться с собой, и уже от одного этого чувствовал облегчение. Он поносил сулланцев и их матерей и не слышал вопросы, которые ему задавали.
Глабра интересовало, что киликийцы делают на западе, о чем сговорились с Серторием. Как Север с ними связался? Глабр добивался, чтобы марианец сознался в морском разбое, чтобы оговорил себя, рассказав, будто воевал на стороне варваров во Фракии. Эти признания его, похоже, заботили больше всего. Вопросы сыпались хаотично. Квинт не ответил ни на один.
Пытка прекратилась внезапно. Его привязали к колесу. Глабра он больше не видел. Несколько раз приходил Лидон, тоже задавал вопросы, но другие. Квинту показалось, что корникуларий тщательно взвешивает каждое свое слово, будто боится сказать лишнего. С Лидоном Квинт тоже не стал разговаривать.
К наместнику его повели через пару дней после прибытия того в лагерь. На этом допросе сам Гай Анний говорил мало, лишь сверлил глазами Квинта. Изучал. Спрашивал Лидон. Вопросы были все те же. Как дезертировал? Где провел последние годы? Почему связался с киликийцами? Ни одного вопроса о Сертории. Ни одного вопроса об Эвдоре, самнитах и вообще о шпионских делах. Эномай смог сохранить тайну? Никто из киликийцев не сознался, в чем заключалась истинная цель? У Квинта не осталось сил поразмыслить об этом.
– Ты знаешь, что тебя ждет? – спросил Луск.
– У вас одно наказание для марианцев... – шевельнулись пересохшие, потрескавшиеся губы, – смерть.
– Смерть. Ты умрешь, как мятежник, изменивший Сенату и народу Рима.
– Сенату? – с усилием проговорил Квинт, – даже если вы уже успели собрать какой-то свой Сенат, я ему не присягал. А тому, которому присягал, не изменял. Как и народу Рима.
– Мы не признаем легитимной власть марианцев, – ответил Луск.
– Я это уже слышал, – усмехнулся Квинт, – неоднократно. Казнить меня вы можете, но вызвать чувство вины, заставить ощутить себя изменником, вам не под силу. Я не дезертир и не изменник. Давайте закончим это затянувшееся представление. Я очень устал. Хочу отдохнуть... Река ждет...
Квинт встретился взглядом с Децианом. Тот смотрел на него, набычившись, гневно раздувал ноздри, время от времени косился на Луска, но помалкивал.
– Отпустите моих товарищей. Они не пираты и ни в чем не провинились перед Республикой.
– Да, – подтвердил Луск, – их вина не установлена и они уже на свободе.
Квинт такого ответа не ожидал.
– Удивлен? Мы не звери, как ты, похоже, подумал и не караем невиновных. Их подозревали в пиратстве, но они не сознались, а достаточных доказательств следователь, – кивок в сторону Лидона, – собрать не сумел. Правосудие превыше всего. Сейчас их сопровождают в Тарракон, чтобы вернуть судно.
– Полагаю, Эномай потребовал компенсации за незаконное задержание и маринование тут? – сказал Квинт, – да и палкой по спине они не раз огребли.
– Потребовал, – улыбнулся Луск, – но и в восстановлении справедливости есть пределы.
Квинт невесело усмехнулся.
– Значит, на просьбы слова тратить нет смысла...
– Если ты хочешь просить оставить тебе жизнь, то да, нет смысла. Или у тебя другая просьба?
– Я бы хотел умереть не на кресте, подобно рабу. Я – римлянин и девять лет стоял под крыльями Орла...
Дециан заскрежетал зубами так громко, что даже Луск посмотрел на него с удивлением.
Наместник на минуту задумался, потом кивнул.
– Хорошо. И тебя выведут за пределы лагеря. Не будем устраивать спектакль для солдат и порождать ненужные пересуды.
Луск посмотрел на одного из центурионов, старшего над конвойными, и коротко мотнул головой.
– Пошли, – центурион развернул Квинта за локоть и подтолкнул к выходу из палатки.
Дециан вышел следом. Луск провел ладонями по лицу и посмотрел на Лидона.
– Все подготовлено?
– Да. Квадригарий в Тарраконе. Он должен задержать пиратов до тех пор, пока Север не взойдет на борт "Меланиппы".
– А если Север не догадается бежать туда?
– Значит, сам себе выроет яму, – спокойно ответил Лидон.
– Проследи, как все пройдет.
– Слушаюсь.
Севера сопровождали четверо легионеров и центурион. Квинт шел спокойно. Он боялся, что будут дрожать колени, но видно боги услышали его безмолвные мольбы и избавили от постыдного проявления слабости.
Он пытался вызвать в памяти лица отца и матери, братьев, немногочисленных друзей. Лицо Берзы... Он так виноват перед ними всеми. Что они видели от него хорошего? Только боль, душевную и телесную, кровь и смерть.
Его повели куда-то в сторону от дороги. Там, на отшибе, возле какого-то сарая стоял крест. Если Луск сдержит слово, получится, что зря его солдаты колотили.
Квинт думал о том, что было бы неплохо умереть, не стоя на коленях, а в бою. Все равно не спастись, но так не хочется чувствовать себя безропотным бараном под жертвенным ножом. Руки вряд ли развяжут, так хоть головой кого-нибудь боднуть или ногами ударить напоследок...
– Веревка надрезана, – услышал он вдруг шепот за спиной.
– Что?
– Веревка надрезана. А там, возле креста, лошади.
Он вскинул голову. Действительно, рядом с сараем стояла чья-то двуконная телега. Лошади распряжены, поводья накинуты на изгородь.
– Мы с ребятами на тебя для вида насядем, но ты нас не бойся. Ты только его опасайся, он не в деле.
