А между тем дело до войны дошло. Странная эта была война, быть может, самая странная из всех на моем веку, а уж я повидал их немало.
Рать, которая вторглась в пределы русские под знаменами царевича Димитрия, и ратью язык не поворачивается назвать, было в ней всего тысяча польских гусар и пехоты да полторы тысячи казаков, о пушках не говорю, пушек не было. А поляки? Да что это были за поляки?! Король Сигизмунд, подчиняясь решению сейма, походу московского царевича на Москву явно не способствовал, но деньги кое-какие дал для найма добровольцев, а еще пуще старался спровадить в это войско всех главных польских смутьянов, которые против короля бунтовали. Не обошлось и без обычного сброда, привлеченного возможностью богатой добычи в русских землях. Но для начала эта шайка принялась грабить окрестности города Львова, где у них было место сбора. Разоренные и измученные жители били челом королю, чтобы он указом своим войско это распустил, указ пришел через день после того, как отряды в поход выступили. В жизни соизволением Господа разные удивительные вещи происходят, но таких не бывает, разве что по злой воле человеческой.
Но вельможи польские пытались своими силами походу этому воспрепятствовать, предвидя в нем большие беды для державы своей. Киевский наместник князь Василий Острожский перекрыл отрядами своими все дороги, ведущие из Западных областей к Киеву, а сын его велел угнать все суда и паромы с днепровских переправ. Но народ киевский русского царевича горячо приветствовал и не только ему дороги обходные показал, но и все лодки свои ему для переправы пожертвовал. Так октября 13-го названный русский царевич вступил на Русскую землю.
Рать его к этому времени стала постепенно увеличиваться, стекались к нему казаки донские и запорожские, да и местный народ вливался в его войско. А народ в земле Северской непростой! Землепашцы мирные порубежные земли не любят, они в глубь страны смотрят, где расстояния и стрельцы от всякого грабежа защищают. На Литовскую же Украйну стремились люди лихие, холопы беглые, а иногда и прямые разбойники, все как один к ратному делу способные. Еще брат мой, желая населить эти земли, повелел местных жителей розысками не донимать и дозволил им жить спокойно. И те свою часть уговора исполняли справно, если и пускались в набеги грабительские, то лишь на литовскую сторону, а Литву на нашу сторону не пускали, оберегая границу. Брата моего они честили, бояр же ненавидели, потому что в большинстве своем бежали на Украйну от их несправедливостей. И в Иване Молодом они видели страдальца за простой народ против земских бояр, особенно по прошествии тридцати лет, когда те давние схватки опричнины с земщиной в сказки перешли. И вот является царевич, который называет себя Димитрием Ивановичем. Чему удивляться, что весь простой народ как один его сторону принял.
Главнокомандующим над своей ратью Самозванец (так я теперь именовал его в своих записках, заглавной буквой подняв в чине за смелость несомненную) назначил воеводу Юрия Мнишека. Но Мнишек такой же воевода, как я архиерей, пожалуй, архиерей из меня даже лучше бы получился по знаниям моим. Мнишек только одним отличился: дорог избегал, ходил все больше лесами, большие города стороной обходил и старался не удаляться далеко от границы, вероятно, чтобы успеть вовремя сбежать при малейшей опасности. Несмотря на это, успехи были впечатляющи: за две недели Самозванцу сдались Моравск, Чернигов, Рыльск, Севск, Курск, Кромы, Белгород, Царев-Борисов, Елец, Валуйки, Воронеж, Оскол и твердыня, казавшаяся неприступной, — Путивль. Честно говоря, я и сам удивился, сколько у нас крепостей, хотя в географии изрядно силен.
Впрочем, штурма нигде не было, да и мудрено приступать к городу без пушек. Города сдавались сами, народ вязал воевод и стрельцов и распахивал ворота с радостными криками: «Встает наше Красное Солнышко, давно закатилось оно. Ворочается к нам Димитрий свет Иванович».
Не обошлось, как мне кажется, и без боярской измены. Кто крепости сдавал и сразу же Самозванцу присягал? Татевы, Шаховские, Салтыковы, Мосальский, Лыков, Туренин, Оболенские, либо прямые родственники Романовым, либо в опричнину выдвинулись — меня эти мысли все сильнее в то время посещали.
Только один случай из этого ряда выбивался, одна крепость стояла неколебимо — Новгород-Северский, и воеводой в ней был Петр Басманов. Доносили, что и там был мятеж, но воевода подавил его железной рукой, когда же к крепости подошла вся армия Самозванца, то отразил два приступа с великими для нападавших потерями.
Первые донесения о вступлении Самозванца в русские пределы не вызвали во дворце царском никакого беспокойства — сил в крепостях наших было предостаточно для отражения не только этого набега, но и похода королевской армии. Помню, тогда еще и посмеялись немного над безумством авантюры. Но после сдачи нескольких крепостей, особенно Чернигова и Путивля, стало не до смеху, царь Борис объявил о сборе дворянского ополчения. Из-за осенней распутицы за месяц удалось собрать не более 25 000 человек, не считая посохи, но решили, что и этих за глаза хватит. Во главе рати по разрядам поставили главу Думы боярской князя Федора Мстиславского, не Курбский, конечно, но и не Мнишек. В середине декабря рать прибыла к осажденному Новгороду-Северскому. Дальше начались чудеса, мы в Москве читали донесения и не знали, верить ли глазам своим.
Мстиславский простоял три дня под городом, ничего не делая и как будто чего-то ожидая. Дождался. Польские гусары, известные великой храбростью и столь же великим безрассудством, бросились в атаку на двадцатикратно превышавшее их русское войско. Атака была направлена на большой золотой стяг, укрепленный на нескольких повозках, под стягом на боевом коне гордо восседал сам воевода Мстиславский. Стяг подрубили и завалили, Мстиславского тоже подрубили в нескольких местах, включая голову, и тоже завалили, вот и все результаты. Часть гусар успела сбежать, другую часть во главе с капитаном Домарацким окружили и взяли в плен.
Вернувшиеся в лагерь поляки громко кричали о своей великой победе и требовали награды, то есть денег. Денег не нашлось, и в лагере вспыхнул мятеж. Большая часть шляхтичей, почти тысяча человек, разграбив обоз, двинулась в сторону литовской границы. С ними отбыл и главнокомандующий Мнишек, которому срочно потребовалось быть в Варшаве на сейме. У Самозванца осталось около четырех тысяч запорожцев и несколько сот казаков, с ними он отступил в Севск.
Мстиславский и не подумал преследовать Самозванца, чтобы отомстить ему за свой личный позор. Он залечивал раны, а между тем новый герой, бесстрашный защитник Новгорода-Северского Петр Басманов отправился по призыву царя в Москву Вера царя Бориса в Басманова из восторженной стала безмерной, соответственными были и почести. Навстречу ему были высланы знатнейшие бояре и собственные роскошные царские сани, царь из своих рук дал воеводе золотое блюдо, доверху насыпанное червонцами, и еще 2000 рублей в придачу, множество серебряных сосудов из казны царской, обширное поместье под Рязанью и титул думного боярина.
