Глава 7. Размышления о Тузике
Собака, а назвал её Петя Тузиком, была среднего для обычных дворовых шавок размера. И вид имела какой-то усреднённый. Морда волчье-овчарочья, шерсть длиной с мизинец свисала с боков и ни капельки не пушилась. Особенно чётко это было заметно на хвосте — он напоминал перо. Окраска? Светлая — какая-то смесь серого и рыжего. Морда немного темнее, но только чуточку, и шерсть здесь короткая, как полагается обычным псам. По науке это мог быть и волк, и шакал, и лисица — их ведь много разных видов.
Призадумавшись о поведении этого создания, мальчик нашел в нём странность, о которой раньше не задумался. В период засухи большинство животных, способных покрывать значительные расстояния, откочевали отсюда. Скорее всего — к источнику воды. А Тузик остался. Это говорит или о том, что он ещё молод и ничего в этой жизни не понимает, или о том, что унюхал водоносную пирамиду и решил, будто сможет беспрепятственно черпать живительную влагу из этого источника.
Что же касается некого водоёма, наличие которого Петя заподозрил чисто умозрительно, то, скорее всего, в его окрестностях всегда кипит жизнь и присутствуют хищники, более опасные, чем собака. Впрочем, будь Тузик в момент «знакомства» не один, а с компанией себе подобных, и встреча, несомненно, завершилось бы трапезой, в которой человек по праву занял почётное место главного блюда. То есть, с местом попадания ему определённо повезло.
А он, бестолочь, настолько тут расслабился, что даже не потренировался, как следует с пращой. Ну да, чтобы прихлопнуть ящерицу, достаточно камушка на верёвочке, а ему так ни разу не встретилось достойных целей не только для пращи, но и для боло.
Итак, если предположить, что собака способна отыскать другой источник воды, но не уходит к нему, значит, она чего-то там боится. Но вообще-то псовые обычно стайные животные. Вот и выходит, что пёс неосознанно присоединился к его стае. Ну да, получил трёпку и подчинился сильнейшему. Кроме того возникновению привязанности способствовало получение питья. Питается это создание разной мелочью — мышами, кротами, хомяками — в ближайших окрестностях грызуны ведут себя тихо и в безобразиях давненько замечены не были.
Суслики, а они заметно крупнее, тоже в последнее время не попадались на глаза, а вот на их косточки он иногда натыкался — полезная вещь, надо сказать, для шильев и игл. Жалко только, что по большей части они пропадают в желудке младшего члена «стаи». Кстати, Тузик ведь часто крутится поблизости, когда Петя уходит куда-нибудь. Не раз наблюдал за охотой «вожака» на ящериц и ни разу не попытался завладеть добычей. И, похоже, сам на них не охотится. Почему? Боится чего-то? Вряд ли. Скорее всего, считает долей человека.
* * *
Жара спала, ночи сделались свежими, а днём стояла приятная солнечная погода. Петя занимался изучением окрестностей, пытаясь составить подобие карты. Ещё он возводил на вершинах каменные пирамидки, стараясь сделать их узнаваемыми издалека — где две макушки, где три, а где и плоская вершина. Это, чтобы не заплутать. Многие травы к этому моменту уже полегли, сначала высохшие до хруста, а потом отсыревшие на ставшем влажным воздухе, они пригибались к земле при даже средней силы ветре, а потом не распрямлялись.
Изредка моросили дождики, усугубляя унылую картину засыпающей степи. Но промочить иссушенную недавним зноем почву они были не в силах — несчастные капли вскоре высыхали и впитывались в грунт, но не давали жизни новой поросли. Вот тут однажды и набрёл Петя на коровью лепёшку. Старую, осевшую в тонкий грязный слой, сквозь который когда-то проросла трава, теперь увядшая. А ведь это ценное органическое удобрение. И ему, ставшему местным жителем, было бы не вредно попытаться выращивать кое-что полезное неподалеку от жилища, чтобы иметь провизию более-менее под рукой, не отправляясь обедать за многие километры.
Ну а огород, как известно, нужно чем-то удобрять. Потому он поднял находку с земли и спрятал в сумке. Поиски аналогичных следов жизнедеятельности жвачных дали весьма скромные результаты — похоже, за прошедшее время земля усвоила большую часть выпавшей на неё субстанции плодородия. Некоторые экземпляры имели столь скромные размеры, что тут и взять-то было нечего. Кроме того, всё это сделалось влажным, отчего тяжёлым и грязным. Складывал он добытое в бывшем своём убежище, огороженном каменными стенками. Внутренний размер помещения составлял примерно один метр на два, поэтому возвести над ним крышу из остатков веничной травы было легко — справился за два с половиной дня. Вот и пускай теперь удобрение ждёт начала посевной.
В своих вылазках Петя ещё и дрова собирал — те самые мясистые стебли, которые забраковал для строительства крыши. То обстоятельство, что они так и не просыхали до конца, на этот раз оказалось на руку — они не так быстро сгорали и на их пламени можно было сварить кашу в пасмурные дни — при ясном небе солнечная печь работала по-прежнему… А рефлекторы он хранил под крышей — они сделаны из необожженной глины. То, что великие дела завершены — не повод для безделья — кто его знает, что тут бывает зимой. А она уже близится.
* * *
Дожди пошли в самом начале декабря. Имеется ввиду — настоящие, практически непрерывные, пропитавшие землю и образовавшие на поверхности мелкие, не слишком долго живущие лужицы. Старый колодец наполнился до краёв буквально за несколько дней, но надобность в нём быстро отпала — та яма, в которой Петя брал сначала камни, а потом глину, тоже начала копить в себе воду. И это хорошо — источник под рукой, это очень удобно.
Пребывание на улице в этот период не доставляло радости — солнцезащитная одежда не спасала от резкой влажной свежести, укрывая только от струек дождя, да немного прикрывая от ветра. Нет, настоящего холода не пришло, что подтверждала снова пошедшая в рост трава. Она не пёрла, как на дрожжах, но свежая зелень начала повсюду проклёвываться — для неторопливого роста тепла растениям хватало.
В этот период под крышей было значительно уютней, чем снаружи. Даже Тузик с этим согласился, проводя много времени на циновке у двери и отлучаясь исключительно по делам. Кого он ловил среди окончательно полёгшей травы — не рассказывал. Но не тощал. И не просил пить. Юноша же занимался прядением и пытался выучиться вязать — почему-то начинать ткачество ему не хотелось. Ну а из тонкого шнура, свитого из волокон совсем другой травы, а не пеньки, могли получиться вполне пригодные к носке вещи — нитки были значительно мягче и тоже довольно прочные, а свивал он их не чересчур плотно. Они оказывались не шершавыми.
