Ознакомительная версия.
Стража государя действительно ждала их у трапа — рослые молчаливые ребята с каменными лицами, все в чёрных шёлковых халатах. Без щитов и, если не считать пары кинжалов на поясе, можно сказать, безоружные. Да и зачем в Харве зеркальные щиты? Разве что для парада… Однако когда пальцы стражей сомкнулись на обоих запястьях Ар-Шарлахи, он почувствовал, что из стальных браслетов вырваться было бы проще.
Их повели по замшелой брусчатке к Малому дворцу. Краем глаза Ар-Шарлахи видел розовый куб храма. Сверху углы здания (там, где раньше красовались изваяния верблюдов) были теперь отбиты и полуобрушены. Вон на том, обращённом к востоку, стоял верблюд по имени Ганеб — мощный, с шипами на узловатых коленях, с шеей, закованной в чешуйчатую броню…
Сзади скрипнули оси — почтовая каторга отползала задним ходом.
Лестница, ведущая на крыльцо дворца, была столь широка, что узников повели рядом. Ар-Шарлахи повернул голову и заметил не без злорадства, что Алият очень бледна… Что, кобра? Страшно? Вот так-то!
Шутки кончились… Однако уже в следующую секунду он и сам задохнулся от страха. Там, за дверьми ажурной ковки, в сумрачной глубине дворца их обоих ждала судьба…
* * *
— Вот они, государь! — с трепетом объявил вывернувшийся из-за спин стражников голорылый сановник в пламенном халате.
Несмотря на то, что у Ар-Шарлахи уже закатывались глаза и не слушались ноги, он всё же не мог не отметить краем сознания всю неожиданность происходящего. Не было ни доклада, ни церемониала… Вот так, запросто, целой толпой вломиться в покои государя? Даже досточтимый Ар-Маура — и тот требовал к себе большего уважения!.. Поразило и другое: в просторном покое, убранном мрачными лиловыми шелками, никого не было. За небольшим заваленным свитками столом сидел лишь скромно одетый секретарь. Мелькнула оторопелая мысль, что государь, должно быть, и впрямь непостижим… для взора простых смертных…
Но тут секретарь вскинул голову. Ар-Шарлахи увидел бледное измождённое лицо с глубоко запавшими, нечеловечески пристальными глазами — и содрогнулся. Не могло быть у секретаря таких глаз! За столом, заваленным свитками, сидел сам Улькар Единственный — бессмертный, непостижимый и всемогущий.
В следующий миг государь стремительно встал из-за столика и подошёл к Ар-Шарлахи почти вплотную. Тот невольной отшатнулся. Невысокий, сухощавый, с чёрными тенями у глаз.
Улькар совершенно не походил на свои многочисленные изображения. Ар-Шарлахи всегда казалось, что он должен быть куда старше. По меньшей мере ровесник Ар-Мауры…
— Лица!.. Лица откройте!.. — прошипел сановник, — Перед государем стоите!..
Запавшие пристальные глаза обратились к говорящему. Возникла чуткая испуганная тишина.
— Ты полагаешь, досточтимый Тамзаа, — раздался негромкий надломленный голос, — что какая-то тряпка помешает мне заглянуть в душу подданного?
Произнеся это, государь резко повернулся к Ар-Шарлахи, буквально въевшись в него глазами. Трудно сказать, что именно прочёл он в душе узника, но тонкие язвительные губы непостижимого и бессмертного дрогнули в улыбке. Недвижными башнями чёрного шёлка сзади замерла стража. Сановник гнулся в виноватом полупоклоне.
— Ну что ж, беспокойный мой подданный Шарлах, — медленно проговорил государь. — Дела твои мне известны, но меня они не интересуют. Будем считать, что их не было вообще… А призвал я тебя, чтобы задать один-единственный вопрос… — Улькар умолк, осунулся, потом вскинул обведённые тенями глаза и, перейдя вдруг почти на шёпот, спросил: — Дорогу к морю — знаешь?
— Непостижимый и бессмертный, я…
— Без церемоний! — Улькар предостерегающе поднял руку. — Молва утверждает, что ты открыл дорогу к морю. Отвечай просто: да или нет?
Ар-Шарлахи судорожно сглотнул. Он понимал, что от его ответа зависит всё.
— Да, государь… — выдавил он наконец. Непостижимый и всемогущий удовлетворённо наклонил голову и довольно долго пребывал в этой позе. Остальные тоже стояли неподвижно, боясь пошевелиться. Наконец государь кивнул и бодро, чтобы не сказать — весело, оглядел присутствующих.
— Обоих накормить, — приказал он. — Уложить спать. А завтра… — Улькар запнулся и встревоженно взглянул на сановника. — Что караван?
— Готов, государь.
— Прекрасно… А кто поведёт?
— Досточтимый Хаилза.
— Хаилза? — Улькар озадаченно нахмурился. — Впрочем… Время сейчас мирное… Ладно. Будь по-твоему. — Он снова повернулся к Ар-Шарлахи: — Стало быть, завтра вы двое поступаете в распоряжение караванного, досточтимого Хаилзы. Пойдёте проводниками.
— Куда, государь?
— К морю.
Рядом с Ар-Шарлахи судорожно вздохнула Алият — и вдруг медленно осела на пол.
В дальнем крыле дворца им отвели небольшую, почти квадратную комнату с четырьмя бронзовыми светильниками, коричневатыми шелками на стенах и стрельчатым, забранным узорной решёткой окном. Два невысоких ложа, стол на причудливо изогнутых ножках, несколько лёгких резных стульев. Вполне можно было вообразить себя гостями, если бы не тонкие стальные цепи, которыми их вновь приковали — каждого к своему ложу.
Колебалось пламя в бронзовых чашах, за окном бродила во тьме перистая листва. Москитов и прочей летучей мерзости в Харве в это время года почти не водилось.
Для Ар-Шарлахи такая обстановка была привычна, что же касается Алият, впервые попавшей в столицу, то она отнеслась ко всем этим изыскам цивилизации с откровенной враждебностью. Судя по всему, у неё в голове не укладывалось, как это можно просто сидеть на стуле. На стуле не сидят — на стуле восседают, оглашая приговор или, скажем, указ государя… Идея ложа, приподнятого над полом, тоже была ей не совсем понятна.
Однако, поскольку ужин располагался на столе, волей-неволей разбойнице пришлось воспользоваться стулом. Ар-Шарлахи, не церемонясь, откинул с лица повязку. Алият только фыркнула злобно, но смолчала, а через некоторое время открыла лицо сама.
— Так что с тобой тогда стряслось-то? — буркнул Ар-Шарлахи, разливая вино в оловянные кубки. — Держалась-держалась — и вдруг на тебе! Обморок!..
Вопрос произвёл самое неожиданное действие. Алият взглянула испуганно, дрогнувшей рукой вернула на блюдо разодранную пополам жареную птичку, и Ар-Шарлахи на секунду почудилось, что разбойница опять лишится чувств и сползёт со стула на пол.
— Море… — жалобно произнесла Алият.
— Ну и что?
— Море — это смерть…
Ар-Шарлахи хмыкнул и почесал бровь.
Ознакомительная версия.
