— Брат Робер, священник, брат Жерар, палач. Больше никого.
— Этого пока достаточно. Я проведу расследование. Отдыхайте, Анна.
Человек встал, открыл маленькую полукруглую дверь, углубленную в толстую стену, и вышел. Я осталась наедине с белыми стенами. «Не верьте мне, — с тоской думала я, пока не заснула. — Проверьте все, поднимите все бумажки, найдите свидетелей. Узнайте правду. Ничего, кроме правды».
Сколько времени отсутствовал незнакомец в рясе, не знаю. Времени не было. Появлялась женщина в монашеском одеянии, кормила и перепеленывала меня, смазывала маслом пролежни и туго перебинтовывала свежей полотняной лентой мою голову. Руки по-прежнему не шевелились, тело было безучастно даже к боли.
Я пыталась считать ее появления, но скоро сбилась, потому что голова разучилась считать до пяти.
«Три прибавить два, три прибавить два…» — повторяла как-то я все утро, пока солнечные лучи двигались по белой стене от угла до двери. «Три прибавить два…» — это превращалось в заклинание, я могла повторять это до бесконечности, но сложить никак не могла. «Три прибавить два…»
Потом человек появился опять. Он встал у дверей, посмотрел на меня и сказал:
— Расследование завершено, сударыня. Я знаю, что Вы невиновны. Не бойтесь. Остальное я поведаю Вам потом, сейчас Вы еще слишком слабы. — И исчез, закрыв дверь.
Я почувствовала горячие слезы, сбегающие из уголков глаз по вискам к ушам. Очень глупо и смешно плакать, лежа навзничь.
Прошло время, и мне разрешили полусидеть, опираясь на груду подушек в изголовье. Я попросила зеркало.
Дородная монашка с добрым, но глупым лицом вдруг спросила:
— Деточка, ты была красивая?
Я медленно опустила голову. А какая я была?
— Да, красивая.
— Тогда не надо.
— Дайте, сестра!
Пожав плечами, монашка принесла круглое зеркальце и поднесла его к моему лицу, с интересом наблюдая за мной. В зеркале была не я.
Не было волос, полотняная лента туго охватывала мою лысую олову, лоб и подбородок. Нос заострился, щеки ввалились. Глаза смотрели из темных синюшных провалов диким кошачьим взглядом. Белые губы были покрыты тонкими поперечными морщинками.
Ну что же, это тоже я. И все-таки живая. Могло быть и хуже.
Благодарю тебя, Господи…
Я растянула губы, заставляя их улыбнуться. Лицо в зеркале оскалилось прямо по-волчьи, страшно оголились покрытые желтым налетом зубы. Я сомкнула губы и улыбнулась еще раз. Я вспомню, как улыбаются, я обязательно вспомню!
Раз за разом я заставляла вернуться ко мне мою улыбку. Монашка не протестовала, она стояла столбом с зеркалом в руках и, видимо, не могла прийти в себя от изумления. Постепенно губы порозовели.
Уже нормальной улыбкой я улыбнулась себе и вдруг заметила, что в зеркале мне лукаво улыбнулись в ответ мои голубые глаза, дрогнули все еще черные, несмотря ни на что, ресницы. Вот так! Я живая, значит, я буду опять красивой!
— Теперь, сударыня, я за Вас не тревожусь! — раздался голос. Оказывается, человек в рясе давно вошел в келью и наблюдал за нами. Его не заметила ни монашка, ни я.
— Если женщина улыбается себе в зеркале, значит, ее здоровью ничего не угрожает, — продолжил он. — Спасибо, сестра, идите.
Монашка нехотя вышла.
— У меня для Вас много известий, сударыня, прямо не знаю, с какого известия начать.
— Начните с плохого, сударь, — попросила я.
— Ну уж нет, давайте начнем с хороших.
Сердце у меня защемило. Значит, дела идут плохо.
— Анна, Вы очень хорошо идете на поправку.
— Так.
— Волосы у Вас просто острижены и скоро отрастут.
— Очень рада.
Я провел полное расследование и знаю, что Вы невиновны.
— Дальше.
Вы так стремитесь узнать плохие новости? — с улыбкой спросил человек в рясе.
— О да!
— Ну что же… Ваше стремление не прятаться от бед достойно уважения. Когда Вас, прекрасную молодую женщину в богатом платье, в драгоценностях, достойных герцогини, с клеймом на плече и без признаков сознания, мои люди сняли с дерева во владениях графа де Ла Фер, я был просто заинтригован. Должен заметить, я совершенно случайно проезжал той дорогой и вряд ли когда-нибудь в жизни еще буду в тех местах. С одной стороны, это вполне могло быть семейным делом и мое вмешательство не вызвало бы восторга у заинтересованных сторон. С другой стороны, человек, повесивший Вас на дереве, несомненно, желал Вашей смерти, и, не подоспей я, так бы оно и произошло.
— Еще бы, — равнодушно заметила я. — В землях графа никто из проживающих там не осмелился бы снять с дерева даже мой труп.
— Поскольку мне очень хотелось разобраться в этой загадочной истории спокойно и не спеша, я приказал обрядить в Ваше платье тело скончавшейся накануне бродяжки и без шума захоронить его на кладбище в Берри там, где хоронят неизвестных, а Вас забрал с собой. Официально Вы мертвы.
— Плевать! — прорычала я.
«Я убью его, — думала я, слушая рассказ. — Убью де Ла Фера, сожгу его замок. Раз я все равно мертва!»
— Вы очень необычно реагируете на мое сообщение, сударыня, — невозмутимо заметил незнакомец.
— Дальше, сударь, — попросила я.
— Хорошо. Ваши родные не смогут забрать Вас, Анна. Ваш брат третьего дня скончался после скоротечной болезни.
Второе плохое известие перекрыло первое. «Робер… — простонало что-то во мне. — Он все-таки не смог жить без мамы… Пристроил меня и ушел туда…»
— Ваш старший брат сидит в тюрьме, он жестоко изувечил одного горожанина. Вы, наверное, догадываетесь, кого и за что.
— Спасибо Вам, сударь. Я хочу остаться одна.
— Погодите, сударыня, — поднял руку человек. — Это ведь еще не все новости. Лучше уж я скажу Вам их сразу, так легче будет пережить.
Он вздохнул и подвинулся чуть ближе.
— Госпожа де Ла Фер, Вы ждете ребенка.
У меня словно кто-то в уши вбил затычки. Навалилась ватная пина. Потом она взорвалась звоном и грохотом.
Забыв про незнакомца, я откинулась на подушки. Ну конечно, ребенок. Ребенок от этого, как его там, де Ла Фера. То есть супруга, ребенок. Ребенок…
Я задумчиво смотрела на прикроватный столик. Он небольшой, о массивный. Крепко сколочен. Тяжелый. Скоро я смогу встать, тогда можно будет отойти в угол кельи, а затем разбегаться и броситься животом на угол стола. И убить его. Ребенка. Ребенка в животе. От де Ла Фера. Руки и не понадобятся. Главное, хорошо разбежаться.
Хлесткий, звонкий удар по моей щеке. Незнакомец влепил мне пощечину, затем еще одну.
— И даже не думай, девочка!
Да кто он такой, сто чертей?! Благодетель!
— Все равно убью его! — прошипела я. — Убью!
— Опомнись! — затряс меня за плечи человек. — Опомнись!
Голова моя моталась из стороны в сторону. Человек словно вытрясал из нее ярость, пока не осталась только дикая жалость к себе. Я заревела.
