Глава 3
Заложники Неверлэнда
«Стройно, шагом, друг за другом, приготовьте ваши ружья,
С вами ли ваши пистолеты и острые топоры?»
Уолт Уитмен
Калифорния, Соединенные Штаты, декабрь 2012 года
— Нет, умер он не здесь, — печально говорил Джордж Либеропулос, беря со столика бокал с «Шато петрю» двухтысячного года. — Майкл умер в Лос-Анджелесе, в доме, который снимал в Холмби-Хиллз. Как потом рассказал его личный кардиолог Мюррей, он поднялся на второй этаж и нашел Джексона в постели без сознания, Майкл уже не дышал… Кардиолог начал проводить сердечно-легочную реанимацию, а потом вызвал «девять-один-один». Но было уже поздно, и когда приехали медики, они зарегистрировали остановку сердца.
Продюсер рассказывал с таким видом, словно стоял у постели в последние минуты жизни покойного, а сам был как минимум его близким другом.
— Строго говоря, Джексон умер в медицинском центре Калифорнийского университета, — встрял один из гостей. Либеропулос кротко посмотрел на него, вздохнул и продолжил:
— Я купил это ранчо и постарался все оставить таким, как было при Майкле. Кое-что, конечно, пришлось изменить и подновить, но зато теперь это очень милый и уютный уголок.
«Милый и уютный уголок» представлял собой поместье площадью в одиннадцать квадратных километров, что в пять раз превышало территорию княжества Монако. За сколько купил его Либеропулос — ходили разные слухи, однако суммы ниже ста миллионов долларов не назывались.
Впрочем, причиной сегодняшней вечеринки были вовсе не очередные поминки по Майклу Джексону, а так и не случившийся конец света по версии индейцев майя. 23 декабря мир не погрузился в огненную бездну, а его не самые лучшие представители даже выпивали и закусывали, радостно отмечая сей факт.
У стола с закусками стояла и, то и дело облизывая толстые губы, наворачивала канапе с черной каспийской икрой разгорающаяся звезда черного рэпа — Профессор Джей-Ти. С виду ему можно было дать не больше восемнадцати, однако, как он пел сам, «в гетто сначала стареют душой». И действительно, внешне спокойный и даже расслабленный рэпер всегда был настороже, зыркая по сторонам, словно ожидая нападения.
Бритый череп, покрытый шрамами, Джей-Ти прятал под капюшоном широкого балахона с черно-белым шахматным узором. Из-под капюшона блестели большие золотые серьги в форме колец, а на груди болтался здоровенный пацифистский знак, инкрустированный маленькими рубинами. Дополняла картину жиденькая, но длинная бородка, заплетенная в косичку и украшенная крупной бирюзовой бусиной.
Запив канапе ледяной русской водкой, Профессор Джей-Ти заметил своего коллегу по цеху, Краша. Краш тоже читал рэп, тоже был перспективным исполнителем и тоже что-то ел, вроде бы салат с омарами.
— Йо, брат! — сказал он, увидав Джей-Ти, и вытер майонез с подбородка. — Тут нехилая жрачка, да?
Джей-Ти подошел ближе, рэперы обнялись.
— Здесь и телки нехилые, — заметил он. — Вон, смотри.
И показал пальцем на девушку, беседующую с парочкой популярных фотографов.
Двадцатилетняя супермодель Атика была одета просто, словно пришла не на VIP-вечеринку, а собралась с друзьями по колледжу на пикник: узкие черные джинсы, короткий голубой топик с физиономией Гомера Симпсона, какие-то совершенно уж легкомысленные матерчатые тапочки. Впрочем, она относилась к той категории людей, которые не имели нужды следовать моде — с определенного этапа мода начинала следовать за ними…
Хрупкая, с фигуркой четырнадцатилетней девочки, Атика носила шикарнейшие длинные черные волосы. На фотографиях в «Вог», «Космполитэн» и «Харперс Базар» они обычно были распущены и ниспадали почти до колен, но сегодня девушка просто замотала их в некое подобие кока, заколов двумя карандашами.
Кожа девушки была смуглой, с нежным оливковым отблеском. Ее предки приехали в Штаты из Египта еще до второй мировой войны; досужие журналисты выводили родословную Атики от фараонов, другие, из идиотских таблоидов, утверждали, что ее бабка была портовой проституткой в Каире или Александрии, и потому бог весть чьи гены могли смешаться в крови фотомодели. Но главное — у нее были огромные, бездонные и глаза, окаймленные длинными черными ресницами.
— Эта черная кошечка давно уже забыла, что она черная, — скептически сказал Краш. — Ты же знаешь, как только черная девчонка разбогатеет, ее тут же тянет на белых мужиков.
— А когда разбогатеет наш брат ниггер, он тут же набивает свой «Кадиллак» белыми цыпочками, — воскликнул Джей-Ти, хлопнул Краша по плечу и оба захохотали.
— Может, хочешь нюхнуть? — осведомился Краш. — У меня с собой есть.
— У меня тоже есть, — солидно сказал Джей-Ти. — Но еще рановато. Меня после дури иногда так зарубает, что я потом не помню, чего делал. А тут кругом репортеры и другая ботва, не хочу потом видеть в журнале фотку, на которой я блюю, продев башку в сиденье от толчка. И потом, тут столько бухла, что можно утопить в нем это чертово ранчо. Кстати, как тебе оно?
— По-моему, отстой, — произнес Краш, повертев головой по сторонам, словно раньше у него не было времени осмотреться. — Да и что ожидать от чувака, который из черномазого перекрасился в белозадого.
— Отчего и помер. Господь видит правду, брат! Ниггером родился — стало быть, и помирать надо ниггером! Кстати, хорошее название для песни… Ниггером родился, ниггером помрешь… йо, йо!
Профессор Джей-Ти забормотал себе под нос, подбирая подходящую рифму для продолжения, а в зале появилось еще одно действующее лицо, привлекшее к себе внимание.
Русский оказался вовсе не таким здоровенным, как принято думать о хоккеистах. Впрочем, их-то видят в основном в форме, со всеми этими каркасами и защитными щитками, а в светло-голубых джинсах «ливайс» и льняной бежевой рубашке Ростислав Шибанов напоминал скорее киноактера. Коротко остриженные русые волосы, под правым глазом — небольшой шрам, полученный в стычке с защитником «Сент-Луис блюз» еще в самом начале карьеры в НХЛ. Разумеется, шрам легко мог убрать пластический хирург, но хоккеисты — это как раз не киноактеры, они свои шрамы ценят. Именно так сказал двадцатидвухлетний Шибанов в интервью «Чикаго трибьюн», добавив, что к завершению хоккейной карьеры постарается собрать коллекцию повнушительнее.
Сейчас Шибанов восстанавливался после тяжелой травмы ноги, полученной в матче с Питтсбургом. Врачи пока не допускали его к активным тренировкам, не говоря уже об играх, а вот съездить и немного развеяться разрешили. Впрочем, Ростиславу было скучновато. Торжественных приемов и подобных вечеринок он не любил, потому что, во-первых, практически не пил, а что здесь делать трезвому человеку? Разве что говорить о спорте, но на таких вечеринках обычно говорят о кино, о музыке, а главное — о деньгах. Деньги то, деньги се, один заработал, другой прогорел… Вон два негра, одетые, как клоуны, таращатся на него — наверное, пытаются вспомнить, кто он таков. Еще бы, они ведь стопроцентно смотрят только баскетбол, о каком хоккее может идти речь?
— Чувак, что это за плесень? Актер, что ли, какой-то? — спросил в этот момент Краш.
— Кажись, спортсмен. Я видал его рожу на обложках спортивных журналов.
— Для баскетболиста низковат.
— Да он, кажется, хоккеист.
— Если он хоккеист, то небось русский или чертов чех.
— А что ты имеешь против чехов или русских? — с интересом осведомился Профессор Джей-Ти. Краш, чавкая омарами, пояснил:
— Ну, русские вроде как всегда хотели нас завоевать, разве нет? А чехи… Чехи, наверно, им стали бы помогать. В любом случае черным ничего хорошего ждать от них не приходится. Да и хоккей этот — игра для идиотов. Не знаю ни одного черного парня, который интересовался бы хоккеем, а тем более играл бы в эту хрень.
— А как же Пит Уоррелл, «Черная пантера»? — подначивал Профессор Джей-Ти. — А Энсон Картер[14]?
— Это черные парни, которые играли в хоккей? — с недоверием покосился Краш.
— Ага.
— Фигня какая… Наверно, это перекрашенные белые. Как Джексон, только наоборот. Не верю, что настоящий ниггер станет бегать по льду с деревянной палкой за круглым куском резины. Ладно, хрен с ним, давай лучше поговорим про свежую десятку синглов. Ты почему съехал на седьмое место, братан?!
Шибанов вышел на балкон и спросил у пробегавшего официанта, где раздобыть холодного пива. Это был единственный алкогольный напиток, который Ростислав хотя бы изредка себе позволял. Официант уточнил, какое именно пиво желает гость — светлое, темное, крепкое, слабое, безалкогольное, сваренное в Штатах, Канаде, Англии, Германии… Хоккеисту пришлось перебить зачитывание списка:
— Светлое, «Молсон»[15].
