Да лет тридцать уже.
Угу! Значит сальные свечи для фрейлин — следствие дворцовой бюрократии, скрепа так сказать.
— Итак, включили бестеневую лампу… — продолжил Пирогов.
— Потом хирург моет руки с мылом до локтя, и надевает резиновые перчатки.
— Резиновые перчатки? — переспросил Пирогов.
— Нет их, да? Как же вы оперируете?
— Голыми руками, естественно. И как можно оперировать в перчатках? Ничего же не почувствуешь!
— Они очень тонкие, — сказал Саша. — Но мы, наверное, не сделаем такие.
— А зачем вообще перчатки? — спросил хирург.
— Наверное, чтобы не мыть руки хлорной известью, она очень агрессивная. А перчатки уже стерильные, они запечатанными продаются.
— Стерильные? — переспросил Пирогов. — Это бесплодные?
— Освобожденные от микробов.
— Да, Склифосовский говорил, что вы последователь этой теории.
— Да, именно, — кивнул Саша.
— Вы как будто их покупали, — удивился Пирогов.
— Видел во сне, что покупал. Тогда была эпидемия, и всех заставили носить стерильные перчатки.
— А чего эпидемия?
— Гриппа. Точнее какой-то опасной его формы. Или чего-то похожего. Из симптомов сначала появлялся насморк и кашель, потом человек терял обоняние, а потом начинал задыхаться.
— Ну, по сравнению с холерой, кажется ерундой.
— Там нет холеры, — сказал Саша. — Антибиотики же. Так что и грипп — катастрофа.
— Пенициллин — это антибиотик?
— В частности, есть ещё. Чуму иногда находят где-то в степях, но быстро уничтожают. А оспу извели совсем, даже прививки перестали делать.
Профессор недоверчиво покачал головой.
— Давайте вернемся к хирургии, Ваше Высочество. А пациент где? На кушетке?
— На кушетке? — удивился Саша. — Нет, конечно! На операционном столе. Вы что на кушетках оперируете?
— По-всякому бывало. На войне и кровать-то не всегда есть. На Кавказе раненых укладывали на каменные скамьи, покрытые соломой. Тогда становишься на колени прямо на землю или на пол. И оперируешь.
— А операционных столов нет?
— Есть, в больницах. Они называются хирургическими, Ваше Высочество. А наркотизацию используют?
— Наркотизацию?
— Наркоз. Обезболивание. Анестезирование.
— Конечно.
— Эфир или хлороформ?
— Не знаю, Николай Иванович. Хотя слышал и про то, и про другое. По-моему, что-то новое. В голове вертится: барбитураты.
— Никогда не слышал.
— Может быть, путаю. Я не уверен. А сейчас как?
— Эфир и хлороформ. Но это последние годы, а раньше только водка. И крик стоял, как в аду. Я привозил на Кавказ ящики с банками эфира. По горным дорогам, в летнюю жару. А потом появился хлороформ. С ним проще: маска не нужна, достаточно смочить тряпицу.
— Мне кажется, я не видел маску. По-моему, анестетик закачивали в вены через катетер.
— Катетер? В вену?
— Катетеры не известны?
— Катетеры известны со времен Галена, но они же для выведения мочи…
— И только?
— Были попытки переливания крови от человека к человеку, но это очень рискованно.
— Не было удачных опытов? — переспросил Саша.
— Были. Около сорока лет назад британский акушер Джеймс Бланделл перелил кровь пациентке с послеродовым кровотечением. Донором был её муж. Женщина выжила. Но потом из десяти переливаний удачными оказались лишь пять. Чуть позже это повторили у нас, в Петербурге, и в первый раз тоже удачно. Но потом почти половина пациентов умерла.
— Не везло, — сказал Саша. — Я видел во сне… Просто есть четыре группы крови, нельзя переливать неподходящую. Но я не отличу одну от другой, я же не врач. Если посмотреть в микроскоп, они как-то отличаются.
Пирогов задумался, взял булочку и отхлебнул простывший кофе.
Между прочим, Саша своей чашки не касался вовсе.
— Все равно потом придется экспериментировать на людях, — заметил хирург. — Хотя, если человек умирает и нет другого метода, можно попробовать и переливание крови.
— Не стоит, — сказал Никса. — Может быть, это просто Сашины фантазии.
— Это не фантазии! — воскликнул Пирогов. — Ваш брат знает то, что не каждый врач знает!
— Про четыре группы крови? — поинтересовался Никса.
— Про это никто не знает, — сказал хирург.
И посмотрел на Сашу. Потом на Никсу.
— Ваше Высочество, откуда ваш брат знает про бестеневые лампы?
— Где-нибудь прочитал, — улыбнулся Никса. — И логика. Он умный.
— Может, и с группами крови логика? — вздохнул Пирогов. — Звучит правдоподобно.
— По крайней мере, в микроскоп стоит посмотреть, — заметил Саша. — И почему от мужа? Он же не родственник по крови. Мне кажется, лучше, чтобы донором был брат или сестра. Группы крови наследуются. Хотя я бы сначала с пенициллином разобрался.
— Посмотрим, — сказал хирург.
— А можно мне будет поприсутствовать при операции? — спросил Саша. — Может быть, я что-то замечу.
Пирогов задумался.
— Понимаю, — сказал Саша. — Недосуг ловить падающих в обморок праздношатающихся принцев, которым делать нечего.
— Мысли вы тоже читаете? — поинтересовался Пирогов.
— Только в самых очевидных случаях, — улыбнулся Саша.
— Обмороки у него бывают, — заметил Никса. — Так что приготовьте запас нашатыря.
— Я болел, — сказал Саша. — И думаю, что в операционной не накурено так, что топор можно вешать.
— Меня предупредили насчет табака, — признался профессор.
— Ого! — обрадовался Саша. — Ещё немного и папа́ перестанет курить в моем присутствии.
— А мысли вы не угадали, Ваше Высочество, — сказал Пирогов. — Я понимаю, что это совсем не праздное любопытство. Я думал о том, как это сделать в Питере, чтобы вам не ехать в Киев. Во втором военно-сухопутном госпитале при Медико-хирургической академии, думаю, можно будет договориться.
— Господи! — воскликнул папа́. — Что ты там потерял? Ты хоть понимаешь, что такое наши больницы?
Дело было во время семейного завтрака, и кроме Саши и государя присутствовали мама́ и Никса.
— Вот и посмотрю, — сказал Саша.
И посмотрел на матушку. Она Пирогова уважала, точнее возлагала на него надежды, так что вроде не возражала.
Никса тонко улыбался, но молчал.
— Тебе четырнадцать, — возразил царь. — Взрослые мужчины там теряют сознание.
— Я крепкий.
— Видел я, какой ты крепкий! — усмехнулся папа́.
— Мне сейчас гораздо лучше.
— Саша! Я впервые попал в клинику, когда мне было девятнадцать. Батюшка сам провел меня по всем палатам. Я, конечно, не просил сесть и воды,
