висящей на хвосте погони. С богатой добычей!
Да, первый, довольно внушительный воз фрязей был с горкой набит серебряными монетами и жемчугом, а также серебряной посудой, кое-где инкрустированной золотом. Еще из золотого имелся один единственный кубок, несколько перстней и женских драгоценностей… Серебра оказалось значительно больше — и это, в принципе, логично. До эпохи конкистадоров золото будет держать довольно высокую цену — а Порто-Пизано, в сущности, является лишь перевалочным портом для Таны… Так что злата было ожидаемо немного.
Отдельно лежали несколько икон, богато украшенных сусальным золотом (вроде как оно уже известно на Руси) и каменьями — тоже понятно. Татары хватали самые дорогие иконы — иногда просто срывая все драгоценности с образов, но чаще беря их на перепродажу. Ювелирка в большей цене в качестве законченной работы, а не драгоценных металлов по их себестоимости… Что же, иконы займут достойное место во вновь освященном, Вознесенском храме Ельца!
Еще фрязи подготовили два воза, набитых парчей и шелками — утрамбованных и увязанных в тугие тюки. Мы все проверили — обмануть нас никто не пытался.
И, наконец, нам досталось несколько возов с пряностями и солью. Весьма ценный груз! В том числе и для моего княжества… Впрочем, пряности мы заставили проверять самих нобилей — фрязи ведь искусные мастера ядов… Но нет, генуэзцы не рискнули нас отравить. Как чуяли, что я заставлю пробовать поставленный товар…
В целом же нам крупно повезло: понеся не очень большие потери из-за жадности генуэзских купцов, мы сорвали солидный куш и освободили несколько сотен русичей из полона. Злато и серебро целиком пойдет в качестве доли ушкуйникам и казакам, парчу, шелк и часть пряностей я смогу продать — это уже княжья доля. Остальные специи и соль используем на заготовку мяса к очередной зиме — мое княжество вскоре вновь пополнится голодными ртами!
Помимо прочего, уже в городе мы взяли крупный запас морской и речной рыбы — соленой в бочках, причем в товарных количествах. Генуэзцы охотно добывают рыбу в местных краях, она хорошо расходится в Италии. Также отсюда везут и муку — и множество мешков с ней отправилось на наши суда. Конечно, до Ельца эти запасы сильно растратятся… Но вопрос с пропитанием ушкуйников и освобожденных невольников фактически, уже решен.
Осталось только благополучно вернуться домой… Да, есть риск, что нас попробуют перехватить татары. Но все же после зимнего разгрома Тохтамыша они заметно притихли — на пути в Азов, к примеру, нас лишь издали обстреляла пара небольших разъездов. Да и воев у меня хватает! Так что можно наконец-то расслабиться — и окунуться уже в ласковую, теплую донскую водицу…
Липень (июль) 1382 года от Рождества Христова. Самарканд, столица Темира Аксака, верховного эмира Турана.
Тохтамыш нервно облизнул губы, глубоко поклонившись Суюргатмыш-хану, восседающему на троне из красного дерева искуснейшей резьбы. Хан-марионетка, выступающий лишь на церемониях, все же неплохо отыграл свою роль — с благородной чванливостью ответив на поклон условно равного ему чингизида. После чего хан Золотой Орды еще глубже склонился перед реальным правителей Мавераннахра — Тимуром «Хромым», великим эмиром Турана…
Тюрк-барлас, в чьих жилах течет лишь малая примесь благородной монгольской крови, Тимур условно должен подчиняться Суюргатмышу, истинному чингизиду. И в этом условном подчинение он даже схож с темником Мамаем, также правившим от лица ханов-марионеток — и женатого на благородной дочери чингизида. Вся разница в том, что Мамай захватил власть силой и уловками, а его марионетка Абдуллах даже осмелился побороться за нее… Но проиграл — и скоропостижно «скончался».
А вот Тимура-Аксака, Тимура-Хромца признали великим эмиром на общем курултае знати Мавераннахра, и ныне его власть незыблема, словно гранитная скала.
Малое оправдание тому унижению, что испытывает теперь прямой потомок Чингисхана перед каким-то тюрком! Правда, это унижение не идет ни в какое сравнение с тем, что испытал Тохтамыш прошедшей зимой в Булгаре…
— Рад видеть своего друга и наставника в добром здравии! Да благословит Всевышний его род и дарует долголетие милостивому эмиру… Заменившему мне отца в час скорби и нужды.
Нестарый еще эмир, в черной как смоль бороде которого закралось лишь несколько седых волосков, тонко улыбнулся, легонько кивнув на приветствие Тохтамыша. Впрочем, неплохо изучивший союзника хан прочитал явственную насмешку в его улыбке — а затем и услышал ее в словах «Хромца»:
— Неужто славному хану Золотой орды вновь потребовалась помощь отца? Неужто для сына славного Туй-Ходжи вновь настал час скорби и нужды?
Тохтамыш вновь глубоко поклонился, стремясь как можно скорее скрыть гневный оскал, невольно исказивший его лицо… Как же сложно сдержать себя при виде глумливых улыбок шахов и беков Турана, собравшихся сегодня в тронном, церемониальном зале! Впрочем, гордость хана уязвляют даже царственная, и вместе с тем изысканная красота дворца эмира — красота искусных золотых украшений, инкрустированных самоцветами, красота редких цветов, привезенных из далекой Индии и Китая, красота мрамора колонн и тонкость их работы… В самые лучшие дни Тохтамыш не мог позволить себе такого дворца. А если честно — он даже мечтать не мог о подобной роскоши!
Зато безродный барлас вдруг проявил неожиданно тонкий вкус и понимание прекрасного, что всегда было загадкой для хана. Как в душе Тимура сочетается жестокость беспощадного мясника — и вместе с тем тяга к прекрасному, к созиданию и развитию своих городов, тяга к знаниям и поощрение этой тяги среди своих подданных? Сколько медресе уже построено в Самарканде, свыше десятка? А сколько медресе уцелело в Булгаре, Сарае⁈ Ни одного… Да и роскошные ханские хоромы Сарая-Берке были разграблены и сожжены вятскими ушкуйниками во время Замятни.
Причем ведь сам Тохтамыш никогда не испытывал особой тяги к прекрасному — и вполне мог довольствоваться убранством ханского шатра, даже не помышляя о строительстве дворцов.
Но вот поди же ты — красота резиденции Тимура вновь и вновь ранит сердце хана Золотой Орды…
— Мудрость великого эмира возможно сравнить лишь с его храбростью на поле боя! Действительно, я вынужден признать, что для моей земли настали дни скорби… Подлые изменники-булгары сговорились с урусами — а мятежный царевич Ак-Хозя предал меня и поднял восстание. Мои храбрые нукеры сражались с предателями-урусами, подобно храбрым барсам с волчьей стаей! Но волков оказалось больше — ибо булгары ударили в спину… А ведь мятежный царевич не является чингизидом — он потомок древних эмиров Булгара, воевавших с нашими предками-монголами! И восстававших против них… Теперь он поднял свой мятеж — и собирает
