Ознакомительная версия.
Долго и длинно писать я не умею, поэтому ответное послание получилась только на полстранички, хотя вроде написал обо всём. И про чувства и про жизнь. А самое главное, задал прямой вопрос — что значит «более чем отличное», да ещё и подчёркнутое двумя линиями, здоровье? Как эти её слова надо понимать? В общем, посетовав на собственную тупизну, попросил сделать намёк несколько толще, для большей доходчивости.
В конце концов, критически оглядев недописанный листок, очередной раз закурил и начал ходить по кабинету, соображая, что бы ещё вписать, а то, как-то не солидно и мало получается. Потом вдруг озарило. Некоторое время выбирая между Звездинским и Высоцким, склонился в сторону более любимого поэта и быстро сев к столу, начал выводить: «Здесь лапы у елей дрожат на весу...» и далее по тексту. Барышни с этого, даже в моё время тащились, так что надеюсь, моей зеленоглазой прелести, эти стихи из будущего, тоже понравятся.
А когда отдавал письмо Колычеву, на всякий случай, даже не надеясь на положительный ответ, спросил:
— Иван Петрович, а я могу ей, свою фотографию послать?
Спросил и насторожённо замер, думая, что командир сейчас опять начнёт песни про бдительность и секретность петь. Но вместо этого, он раздражённо хмыкнул и со словами:
— Вот как знал! А то ведь у тебя мозгов бы хватило, ей себя в форме и со всеми регалиями послать. Но это запрещено, а вот эту можно... — протянул мне глянцевый прямоугольник.
Оба-на! C фотки, на меня смотрела моя же физиономия, только в гражданском обличье. Это, перед поездкой во Францию, нас для документов щёлкали, наверное, оттуда у Ивана Петровича карточка и появилась. Но как он меня просчитал... Ведь снимок, наверняка в личном деле хранился, а Колычев заранее позаботился. Растроганно шмыгнув, я поблагодарил командира и пошёл за новым конвертом, так как старый был уже запечатан. В том, что послание будет подвергнуто цензуре, сомнений не было, но отдавать письмо не закрытым, как-то не хотел. Если надо, пусть без меня вскроют, и перлюстрируют на здоровье...
Под эти приятные воспоминания, убаюканный шумом самолётных двигателей я, в конце концов и уснул.
***
— Вот, смотрите товарищ подполковник...
— Кхм... сколько раз говорил — капитан, или просто — Илья!
— Извини, всё время забываю, смотри Илья, видишь?
Третьяков подвинул мне снимок, найденный в планшетке убитого Горбуненко. Пока я разглядывал скупую улыбку на физиономии Филиппа, которому пожимал руку радостно скалящийся Жуков, Сашка молча сопел у меня над ухом. В конце концов, раздражённо отложив фотографию, спросил у него:
— И что тут надо было увидеть? Твои спецы уже сказали, что это не фотомонтаж, дальше что?
— Они сказали, что это не похоже на фотомонтаж. Только Казимир Львович, всё равно, сильно сомневается. То, что это монтаж, они наверняка сказать не могут, но вот Луганский, в своё время, очень сильно увлекался психологией, поэтому его эта фотография сразу так заинтересовала. Посмотрите, как улыбается Горбуненко и как маршал?
— Да я её уже сто раз видел, ты толком скажи, что в ней Львовичу не нравится?
Третьяков, тоже начал потихоньку раздражаться. Первая зажатость, возникшая при знакомстве уже прошла и мент, во всяком случае, в моём обществе, чувствовал себя достаточно свободно. Поэтому, фыркнув, ответил:
— А то, что не может майор ТАК улыбаться, когда ему маршал руку жмёт. Тут даже не в субординации дело, а в обычной человеческой реакции! Посмотри на лицо Жукова и на лицо Горбуненко!
— Ну, ты блин, даёшь! Может ему комфронта, руку передавил, вот майора и перекосило.
— Этому амбалу, руку передавил? Не смеши. И его вовсе не перекосило. Это улыбка старшего — младшему. Не важно, по званию ли, по возрасту. И поза его тоже...
— А в позе, что не так?
— Слушай, может я лучше, Казимира Львовича позову, он тебе всё по-научному объяснит?
— Стоп, не надо по-научному и прекрати меня Луганским пугать. Ты давай своими словами скажи, в чём дело?
— Ммм... есть такая наука — физиогномика. И исходя из неё, выражение лица, а так же вся поза майора, противоречат тому, что должно быть.
— То есть ты считаешь, что если он угодливо не изгибается и льстиво не улыбается при виде Жукова, то снимок может быть «липой»?
— Да при чём тут угодливый изгиб! Я ведь про другое!!
— Так
вытянув руки ладонями вперёд, прекратил крик души майора
— не ори, я понял, что эта фотка тебя сильно смущает. Что предлагаешь?
Третьяков, остывая, закурил и уже спокойно продолжил:
— Насколько я знаю, люди из контрразведки вовсе не склонны позировать перед каждым фотографом. То есть, снимки делает либо кто-то из своих, либо... всё равно кто-то из своих. А задумка такая — мы убираем с фотографии Жукова и оставляем Горбуненко с протянутой для пожатия рукой. После чего показываем это фото в его отделе, и в других отделах СМЕРШ фронта. Есть надежда, пусть и маленькая, что кто-нибудь может сказать, кому он на самом деле жал руку.
— Ты сам в это веришь?
Александр твёрдо посмотрел мне в глаза и спокойно ответил:
— Верю. Слишком уж в этом деле много неясностей. Чересчур много улик указывают на причастность Георгия Константиновича. А когда улик много, то это значит, или действовали непрофессионалы, во что не верится, или наоборот — слишком большие профессионалы, имеющие какие-то свои цели, пока непонятные нам.
Насчёт неясностей Сашка точно подметил. Они громоздились одна на другую со скоростью лавины. Начнём с того, что «камикадзе» и не думал себя подрывать. Наш знаток психологии, являющийся по совместительству патологоанатомом, сложив все ошмётки трупа, установил, что взрыв произошёл на уровне, чуть выше колена. Так как, подобный способ самоубийства совмещённого с кастрацией, он посчитал странным, то предположил, что диверсант, увидев засаду, сунул руку в глубокий карман галифе, где у него лежала граната. Но из-за того, что ребята целили по ногам, пуля вполне могла попасть в эту «лимонку». Или он сам, пытаясь вытащить свою «ручную артиллерию» и получив в этот момент ранение ноги, мог от боли, случайно, с силой дёрнуть за кольцо. То есть, жертвовать жизнью, для сохранения в тайне имени заказчика, «камикадзе» вовсе не собирался.
Следующей странностью было то, что у второго, который был наводчиком, помимо пачки папирос, был ещё кисет с табаком. На окопника, тот хмырь, совершенно не походил и зачем таскать с собой два вида курева — непонятно. Кстати, в кисете была аккуратно нарезанная полосками газета. Причём не «Правда» какая-нибудь, а армейская — «Вперёд на врага» Первого Украинского фронта, но это впрочем лишний раз подтверждала причастность Жукова к этому делу. Ведь именно он, Первым Украинским рулил.
Ознакомительная версия.
