Вознесенский ждал ночи и потому лежал в овражке спокойно, поджав ноги, горевшие нестерпимым зудом в задубевших портянках. Надо было выбираться, однако какая-то сила, утвердившаяся в спине куском железа, удерживала его на месте. Но не об этом он сейчас думал. Был он в таком состоянии, когда человек, наконец, доходит во всем, во всяком случае, в главном, что в первую очередь занимает его голову и сердце. Ясность мысли, которая не оставляла больше никаких сомнений, была выверенной как хронометр: револьвер с последним патроном выглядывал рукоятью из расстёгнутой кобуры; один раз нажать на курок и ужасная своей несправедливостью жизнь закончится раз и навсегда. Из всех возможных вариантов вот этот если и не отвечает точно замыслу, то уж наверняка самый целесообразный. Все, что выпало на его долю, он воспринимал спокойно и готов был даже удивляться, отчего так много потратил времени даром. С женой и детьми перед их отъездом простился впопыхах - на службу спешил, родителям письмо всё никак написать не удавалось - опять служба, да мало ли чего хотел и не успел? Кабы знал, что всё так станется, многое бы переиначил. Только время вспять не обратить, а в остальном…, хоть и понимал, что всего не предугадаешь, однако болела душа за батальон. Казалось, зная результат, дуболомы из штаба округа всё равно бы вели себя так же, распыляя оставшиеся в строю танки на ненужное и по прошествии двух дней боёв абсолютно абсурдное контрнаступление без поддержки с воздуха. Ясность эта сложилась у него именно после гибели Пуганова, от безысходности направившего танк на таран. За два дня угробить целую дивизию, что ж это за война такая?! Рано или поздно найдут виновных, и как водится, разберутся со всей строгостью. Но уже без него. Капитан Вознесенский останется на этом поле со своим батальоном. Ободок солнца моргнул в последний раз, скрываясь за горизонтом. Простите и прощайте.
Я иногда думаю, как несправедлива судьба к героям: врагов, которые пришли захватить чужую землю и поработить ее народ, хоронят по-человечески - кладбище турецкое, итальянское, польское, немецкое…; а люди, которые защищают свою страну и гибнут в жесточайших боях, в большинстве своем остаются безымянными. Хорошо еще, если сохранятся свидетели или участники этих боев, тогда есть крохотный шанс, что кто-то из них расскажет, а может, через много лет и покажет то место, где быть памятнику.
Двадцать четвёртого июня двадцать вторая и тридцатая танковые дивизии совместно имели в общей сложности чуть больше двадцати танков и несколько бронемашин. Но, порой, как много зависит от умелых действий командиров. Полковники оказались талантливее генералов. Кононов и Богданов сумели остановить войска 47-го немецкого моторизированного корпуса генерала Лемельзена. Юго-восточнее Барановичей, на рубеже реки Щара не было убийственных контратак, но стали применятся танковые засады со всеми возможными элементами ПТО.
О судьбах людей прошедших со мной эти пять дней я знаю совсем немного. Поезд с жёнами комсостава благополучно достиг Минска. Танкисты вместе с Литвиненко и Синяковым добрались со мной до Барановичей, где мы расстались двадцать пятого июня. Бои их ожидали тяжелейшие и живы ли они, одному Ему известно. Одно скажу, я знал, готовился, рассчитывал, старался не рисковать понапрасну, и еле выжил. 7.
Декабрьским утром на окраине Ярославля в пошивочную мастерскую Арона, почти сорок лет известную в кругах деятелей культуры и вдвое меньше у среднего обкомовского звена, зашёл посетитель. Вёл он себя непринужденно, словно бывал в этом месте не раз и, судя по уверенным движениям в заставленном разнообразными предметами обихода коридоре, знал, где что должно находиться. Посетителя звали Отто. Это было его настоящее имя, и в документах на латвийского коммуниста, капитана войск НКВД, волей случая значилось тоже оно. В город немецкий агент-опознаватель прибыл неделю назад и с портным уже встречался дважды. В первый раз, передавая старику письмо от дочери с фотокарточкой, а во второй обозначив некую просьбу: сущий пустяк, организовать встречу с одним человечком.
Поздоровавшись со вставшим из-за стола хозяином, он без лишних слов положил на стул, завёрнутый в грубую бумагу отрез шерстяной ткани, снял с себя портупею с командирским полушубком и, насвистывая под нос популярную мелодию шотландской песни, обработанной Дунаевским: "Злодейка акула дерзнула напасть на соседа кита", повесил верхнюю одежду на стоящую у двери вешалку вместе с шапкой. У закреплённого на стене в полный рост зеркала он задержался на минуту. Поправляя ремень, военный несколько раз оценивающим взглядом осмотрел ещё одного клиента, сидящего в самом углу, после чего широкими шагами подошёл к столу.
- Товарищ капитан, я достал пуговицы, - заискивающим голосом произнёс мастер, незаметно скрестив пальцы на правой руке.
- Почему посторонние? - сухо спросил военный.
- Это знакомый, - оправдываясь, тихим голосом ответил Арон, - навестить приехал.
- Документы у знакомого в порядке? Сейчас проверим.
Военный сделал шаг вперёд, а затем остановился, развернувшись вполоборота к портному, который стал что-то лепетать.
- Я вас умоляю, оставьте его в покое, - засуетился мастер, видя, как капитан довольно ухмыльнулся, - давайте материю посмотрим. Твид, очень достойный костюм выйдет…
Самым загадочным оставалось поведение гостя у портного, когда Отто (переговариваясь с мастером), потихоньку шёл к нему через комнату - он почему-то выглядел испуганным. Исходящий некой волной страх явственно было заметен даже по его фигуре, пока разговор переходил с одного на другое (какой лацкан и делать ли шлицы), его плечи сводились вперёд и вниз, пряча хилую грудь, а тощая шея старалась вжаться, лишь бы оказаться ниже. И когда их разделяло всего несколько шагов, капитан неуловимым движением, подобно бросающейся в атаку кобре, вдруг резко сократил расстояние.
- Как поживаете, гражданин Залкинд? - нависнув над стариком, произнёс военный. - Ничего не хотите сообщить о деятельности в Прилепово?
По напряжённой фигуре, да и по глазам Натана читался ужас. Он уже сожалел, что поддался на приглашение "заглянуть на огонёк", прикупить продовольственные карточки. Понимал, что дело не чисто, опыт подсказывал - быть осторожнее, но корысть и привычка жить чуточку лучше за счёт остальных взяли вверх. Пришла расплата за всё. По одному тому, как его назвали и о чём спросили, можно было догадаться, что ничего хорошего в дальнейшем не последует и старый революционер, бомбист и как оказалось, трус - поплыл. Упав на колени, он заскулил:
- Не смог, простите, испугался. Меня бы… жить хочу, жить! - обнимая сапоги Отто. - Я старый, ну что вам стоит, я исчезну, отпустите!
