За запыленным окном возник вечерний Петербург, покуда — до главных улиц — состоящий из темнеющих в полумраке стапелей, лесов и заборов.
— Стройки, — сообщил офицер буднично, — растем, как всегда.
— А это…
— Газгольдеры. Фонари, сударь, не святым духом работают. Вон, кстати, шар полетел. На том же самом светильном газе. Шестнадцатый полет, ночной! — гордо заявил он.
Сен-Жермен поинтересовался:
— А почему не на водороде?
— Это вы, граф, в Академии спросите. По мне — им просто лень его делать. Надо бочки с железной стружкой, кислота, трубы всякие… Взрывоопасен! Четвертый-то шар как рвануло! Хорошо, не над городом. Куда проще светильный газ! Взял баллон, сунул под оболочку, открыл вентиль — и лети. И взрывается менее охотно.
Кирасир говорил с интонацией человека, для которого купить баллон со светильным газом в магазине на углу — привычное дело. По-видимому, так и было. Про то, что для производства светильного газа нужна целая отрасль промышленности, сей бравый воин явно не подозревал. И его было бессмысленно расспрашивать, откуда в Петербург привозят уголь. Что газ делают из угля, Сен-Жермен знал. А вот что в русской столице появился газовый завод — нет.
Привычная перспектива Невского украсилась опрокинутыми пирамидами газовых фонарей. На только возведенных триумфальных рострах вообще огонь пылал постоянно. Над сияющим изнутри Домом-на-Фонтанке опять что-то сооружали. Работа кипела, невзирая на позднее время.
— Глаз, — пояснил кирасир.
— Какой глаз?
— Обыкновенный. Как бы око недреманное. В сущности, просто фонарь такой затейливый. Пока постоит на крыше. А со временем поставим на Дворцовой площади шпиль, чтобы возвышался над городом. Там еще подпись будет помпезная. «Зрю все». Но ее никто не разглядит…
В коридорах было ярко, стерильный газовый свет, рожки через шаг. И, наконец, заочно знакомое лицо.
— Устраивайтесь удобнее, граф. Разговор будет долгий.
— Полагаю, да.
Виа Тембенчинская встала из-за стола и принялась задумчиво мерить шагами кабинет. То же самое делала полусотня ее отражений в зеркальных стенах.
— Я отчего-то думала, что вы нас уже не навестите без нескольких европейских армий, — заявила она, — тем не менее, я вас вижу здесь, причем приплывшего не тайно, для организации очередного подполья, а едва не официально — под самым своим распространенным именем. Значит, граф де Сен-Жермен, вы напрашиваетесь на разговор. В то самое время, когда мне кажется, что все слова уже сказаны, а война прошла важнейшую стадию дипломатической подготовки.
— Создание союза из нескольких государств еще не означает войну.
— При постоянном балансе сил. А мир стал очень изменчивым. Знаете, мой муж рассказал мне любопытную историю. Во время Лондонского конгресса его зазвали на ужин в фамильный замок к одному аристократу. Там на стенах висело оружие времен столетней войны. Мечи, щиты, итальянские арбалеты, хитрые французские пики с крюками. И английские длинные луки — как же без них. Они красиво висели на стене, в обрамлении колчанов со стрелами. Хозяин выпил довольно много, стал многословно хвастаться славой английских лучников. Снял со стены висевшее там сотни лет украшение, вложил стрелу… Она едва перелетела заросший травой сухой ров замка, оставшийся с неспокойных времен. И другие стрелы тоже не хотели лететь дальше. Гости стали смеяться. Но хозяин замка велел принести другой старый лук, который хранился в оружейной комнате ненатянутым. Изготовил к бою, выстрелил — и убедительно доказал древнюю славу английских луков. Лук не должен быть всегда натянут. Только перед войной или охотой. Так и ваш союз. Он выстрелит — или развалится.
— Я не коллекционер, — заметил граф, — и мне безразлична судьба древних раритетов, если они не приносят пользу. И я вовсе не хочу такой войны, как та, что неизбежно на нас накатывается. Я принял меры — на тот случай, если наш разговор не получится. Если же все будет в порядке — никакого западного союза не будет, а будет несколько полузабытых, почти салонных бесед о некоем отвлеченном предмете.
Виа недоверчиво фыркнула. Зато перестала бегать и привалилась к стене. Кого-то ее повадка графу напоминала. Ну да. В конце концов, муж и жена просто должны быть похожи.
— Звучит так, будто вы собираетесь выставить нам ультиматум. Не рано? Обычно это делают по пришивании последней пуговицы на последний мундир…
— Такие ультиматумы выставляют только слабым. Вы сильные. И ваша сила растет с каждым месяцем. А наша более постоянна, увы. Поверьте, я готов признать за вашим Севером право быть одной из великих держав. Даже — сильнейшей. Но — не единственной реальной силой. А именно это нас ожидает в ближайшие годы.
К его удивлению, княгиня Тембенчинская медленно кивнула. Мол, продолжай, зерно в твоих рассуждениях есть.
— Мы тоже бы этого хотели, — согласилась она, — избыточная сила опасна. Это соблазн, избежать которого могло слишком мало народов.
— Если вы найдете способ сохранить достаточный баланс сил, состояние мира сохранится, — закончил Сен-Жермен.
— Экий вы хитрый, — нахмурилась Виа, — вы тут общие материи рассуждаете, а мне — вынь да положь вам решение проблемы… Дело в том, что выход есть, лежит он на поверхности и нами давно реализован. А вы его упорно не желаете замечать. Мы не прячем свои технологии. Мы их продаем. Дешево продаем, могли бы взять дороже. Даже возможным врагам. Потому что иначе они их раздобудут у наших друзей. Берите. Работайте с ними. Совершенствуйте! Но нет. Все кричат, что мы плохие. Слишком умные. Пруссаки вон так не считают. Засучили рукава… Вы ИХ не боитесь? Я уже немножечко боюсь.
— Это так. Но вы пустили под откос всю общественную систему страны. Новой пока нет. Россия, да уже и Пруссия сейчас, извините за химический термин, метастабильны. Щелкни — взорвутся! А я не хочу, чтобы Европа была… газгольдером! И жить рядом с газовым заводом тоже не желаю.
— А придется. Если на этот раз уже вы не предложите мне выход.
— Снизьте скорость.
Виа фыркнула. Как норовистая лошадь.
Сен-Жермен поинтересовался:
— Это фырканье, щелканье зубами, улыбки необъятной зубастости у вас с мужем благоприобретенные? От жизни на чужбине?
— И от искреннего желания выглядеть чудовищами, — согласилась Виа, — в глазах тех, кто видит нас именно такими. Ну и инструмент, конечно. Собеседник всегда немного теряется, видя зубы, крылья, когти…
— Так как насчет некоторого замедления?
— Не могу! То есть — Империя не может! Как раз из-за, как вы сказали? — метастабильности. По большому счету, мы делаем русскому обществу операцию под наркозом, в качестве которого выступает искусственно вызванное остолбенение от быстрых перемен. Своего рода футурошок, хотя вы, кажется, с этим термином пока не знакомы… А вы предлагаете обезболивающее убрать и взять скальпели потупее! Вот тут-то и грохнет.
