И чтобы это «потом» не обернулось катастрофическими последствиями, мне стоило сильно задуматься. У меня уже появились опасения, что удержаться на своих нынешних высоких постах, может быть, и не удастся. Значит, надо было загодя сделать «закладки», которые помогли бы избежать событий, направивших ситуацию 1932-33 годов по катастрофическому сценарию.
Кое-что уже было сделано. Пока удавалось держать темп коллективизации в более или менее разумных пределах, определенных пятилетним планом. Типовой Устав сельскохозяйственной артели и инструкции по обобществлению скота, разработанные на основе решений XVI партконференции, ограничивали бюрократический угар и в этом вопросе. Если получится не допустить превращения коллективизации в камапанейшину, то и массового забоя продуктивного и рабочего скота не будет.
Всё это вместе внушало надежду на то, что не произойдет и резкого снижения уровня агротехнической культуры, вызванного в мое время неурядицами коллективизации и ликвидации кулачества, как класса, и наложившегося на резкое сокращение количества рабочего скота.
Наконец, надо было найти способ убедить руководство страны использовать урожайный год для многократного расширения запасов зерна в государственных резервах. В этом должна была помочь моя «тяжелая артиллерия» – Дзержинский.
Я торопился, ибо политическая обстановка накалялась, после разгрома троцкистов назревало столкновение между «центром» и «правыми», в котором даже заступничество Дзержинского могло и не помочь удержаться в кресле. Выступать на стороне правых политически я не собирался (ибо не сомневался в том, что они прогнутся и капитулируют), но моя позиция в экономических вопросах, скорее всего, привела бы к зачислению вашего покорного слуги в лагерь их сторонников. Со всеми вытекающими из этого печальными последствиями.
Меня серьезно беспокоили те призывы к наступлению на частный капитал и к «последовательной реализации принципов планового хозяйства», которые раздавались со стороны левой оппозиции, но встречали скрытое до поры сочувствие со стороны многих представителей партийного большинства. На практике это означало попытку выпрыгнуть из рамок рынка, плохо представляя себе, как может работать полностью нерыночный механизм. А за лозунгом наступления на частный капитал по существу скрывалось намерение экспроприировать частника методами административного нажима. Разумеется, подобные намерения беспокоили не меня одного, будучи, кроме того, скомпрометированы как лозунги троцкистов, и потому вопрос об их практической реализации пока не стоял в повестке дня. Но желание установить командно-приказную экономику и задушить частника уже глубоко въелось в сознание значительной части партийной бюрократии.
Идеологические клише, которыми стала пестреть партийная пресса, достаточно ясно предупреждали о курсе, который взяло большинство в партийном руководстве. Выпады против «хвостизма», «капитулянтских настроений перед лицом неизбежных трудностей», «утраты перспективы социалистического строительства» стали все чаще появляться в статьях партийных руководителей. Правда, термин «правый уклон» в ход пока не пошёл, – а это значит, что небольшой резерв времени до обострения ситуации у меня есть. И его надо использовать на полную катушку.
В начале октября я появился на Лубянке у Трилиссера. Несмотря на то, что формально наши должностные категории различались весьма заметно, Михаил Абрамович тут же откликнулся на мою просьбу и незамедлительно принял меня в свое кабинете. Закрыв за собой дверь, я обратил внимание на огонёк интереса, мелькнувший в чуть печальных, как обычно, глазах заместителя Дзержинского. Что, привык уже, что моё появление частенько связано с необычными идеями или предложениями?
В подтверждение моего предположения Трилиссер, поздоровавшись, начал разговор с вопроса:
– Ну, что у нас новенького?
Разведя руками, отвечаю:
– Ничего. Пока все проблемы старенькие.
– Какие проблемы? – слегка насторожился Михаил Абрамович.
– Судя по всему, американский рынок ценных бумаг может рухнуть в любую минуту. Пора предупредить тех сотрудников Экономического сектора ИНО, что сидят за океаном.
– Так уже предупреждали недавно, – с некоторым недоумением откликнулся Трилиссер.
– Верно, – согласно киваю ему. – Предупреждали. Инструкции уточнили. А теперь пора давать сигнал приступать к действиям, которые этими инструкциями предусмотрены.
Полной уверенности в том, что в этой реальности день в день на Нью-Йоркской бирже повторится «черный вторник» 24 октября 1929 года, не было. Но, в конце концов, независимо от степени влияния на американскую экономику моего появления (которое я расценивал как абсолютно ничтожное), фактор случайности никто не отменял. Поэтому подстраховать руководителей подставных фирм было не лишним.
Другой визит должен был обеспечить готовность Госрезерва встретить засуху 1931 и 1932 года в полной готовности. Руководить им назначен был В.В.Куйбышев, но у него и без того должностей хватало, поэтому фактически все дела по резервам вёл его заместитель. Созвонившись с ним, договорился о встрече, и, не мешкая, направился туда, благо, что и эта контора располагалась неподалеку от Кремля. Пройдя в здание Комитета резервов при Совете Труда и Обороны, разыскал кабинет, на котором красовалась табличка: «Заместитель председателя И. И. Мирошников». Да, должность хлопотная, но влиятельная. Впрочем, у него есть и ещё один, не менее, а, пожалуй, и более влиятельный пост – Секретарь СНК СССР. Начинал он работать на аналогичном посту – секретаря Совнаркома РСФСР – ещё при Ленине. Так что аппаратную кухню должен был знать прекрасно. На это у меня и был расчёт.
