Очередной вопль вывел, наконец, Мартина, сидевшего на холодной ступени, из состояния шока. Кое-как растолкав смотревшего то на двор, то на небо Ларса, они бросились вниз, чтобы укрыться в Королевской башне. Тем временем двор опустел, и только с дюжину потерявших разум солдат ещё бродили там, плача и кашляя. Некоторые брели вдоль стен, шаря по кладке руками, но то и дело они спотыкались и падали оземь.
— Смотри, это Аксель! — воскликнул вдруг Ларс, указывая на одного из слепо бредущих людей.
Сейчас фенрика было не узнать — его лицо было мокро от слёз, из носа текли сопли, волосы были растрёпаны, а камзол порван. Едва Мартин подошёл ближе, чтобы помочь Акселю, как ему в нос ударил тяжёлый запах экскрементов — Юханссон, как и другие, кто побывал в поганом дыме, опорожнил содержимое кишечника в штаны.
— Аксель, — неуверенно пробормотал Ларс. — Что с тобой?
Тот вдруг схватился за голову и взвыл:
— Не могу открыть глаз! Господи! — после чего обернулся на голос Ларса и снова заорал: — А ну живо на стену, проклятые трусы! Уж не пытаетесь ли вы бежать?! Исчадья преисподней! Они водят дружбу с серными бесами! Ждите атаку русских! На стены, свиньи! А-а! — Закрыв лицо руками, он упал в снег.
Через мгновение он принялся тереть лицо снегом, скуля от бессилия. У Мартина тут же задрожали колени — проклятый дым, ставший уже менее густым, приближался сюда, к западной стене. Ларс, не отрываясь, продолжал смотреть на фенрика.
В это мгновение вновь донеслись зловещие хлопки, но на этот раз они принесли с собой не проклятый дым, вызывавший адовы мучения, — над стенами рвались бомбы, начинённые железом. Куски его осыпали внутренний двор крепости смертным дождём. Впиваясь в тела солдат, горячие осколки пропарывали камзолы, вырывая куски плоти. Это продолжалось некоторое время, за которое Мартин с Ларсом успели взбежать на стену, что тянулась от Государевой до Головиной башни, и укрыться за её внутренними стенками. На южной и северной стороне же было невозможно находиться — бомбы рвались прямо над головами, поражая солдат, как на стенах, так и во дворе. Десятки окровавленных тел уже валялось как в снегу, так и на холодном камне. Остальные прятались в вытянутой вдоль северной стены казарме, в башнях, за мощными каменными стенами, не успевшие вернуться в здания вжимались в камни кладки, пытаясь спрятаться там.
На западной стене было безопасно. Солдаты, бывшие там, с напряжением ожидали конца обстрела, надеясь, что за эту часть крепости русские всё же не примутся.
— Да Господом клянусь! Да чтобы я провалился в геенну огненную прямо сейчас! — возбуждённо вопил здоровяк Улоф, показывая рукой куда-то вниз.
Оказывается, тут шёл спор — Улоф, изгнанный фенриком Юханссоном из казармы и направленный им на западную стену, клялся, что видал, как по снегу бродили сугробы. По его словам, они брели к проездной башне крепости — Государевой.
— Кувалда, сукин сын, ты упился до чёртиков! Ещё не то может привидеться после твоего поганого пойла! — нервно посмеивались над ним товарищи.
В их голосах всё чаще проявлялись истеричные нотки — пальба по крепости не прекращалась. К тому же во двор фортеции вновь упали дымовые заряды, добавив общей сумятицы. Ещё остававшиеся на стенах солдаты сбегали вниз, пытаясь укрыться хоть где-нибудь.
— Такого я не видал, — проговорил усатый капрал, сжимая в руках пику. — У имперцев в германских землях не было подобных пушек, а серный смрад… он другой, бывало, в подкопах…
— Какие подкопы? — заорал Ларс. — Вот она, сера, сама сюда идёт, и душит, и с ума сводит!
— А ну заткнитесь! Смотрите, дурачьё! — возопил Улоф, показывая на снег снизу.
Выхватив у одного из солдат факел, он швырнул его вниз. Шведы кинулись к амбразурам в стене, расталкивая друг друга. Ещё несколько факелов полетели вниз, на несколько мгновений озаряя перед собой небольшое пространство. Солдаты принялись судорожно раздувать фитили и готовить мушкеты к стрельбе. Мартин тоже увидел несколько мешковатых белых фигур, улепётывающих прочь от Государевой башни.
Поняв, что их заметили, несколько фигур вдруг остановились, и тут же раздались хлопки мушкетных выстрелов. Одного из шведов отбросило назад, он с шумом ударился о стенку напротив и свалился мешком на камни. Кто-то осветил его и ахнул — вместо лица у бедняги было кровавое месиво. Зарычав проклятия и видя наконец-то настоящего врага перед собой, мушкетёры выстрелили один за другим, пытаясь попасть в эти странные белые фигуры.
Мартин, словно заворожённый, смотрел на противника, бегущего к берегу, разворачивающегося, стреляющего и снова убегающего. Время потеряло вдруг своё привычное течение, став тягучим, словно смола. Пропали громкие звуки, теперь доносившиеся откуда-то со стороны, приглушённые и размеренные. Короткий и обильный сноп ярких искр, буханье мушкетного выстрела, ор товарищей — всё стало чужим. Мартину показалось, что его взгляд встретился с глазами одного из русских. У того, видимо молодого парня, была открыта только верхняя часть лица, и эти глаза смотрели на шведа насмешливо и дерзко, они как бы показывали, насколько их обладатель уверен в своих силах и в своём оружии. Вот он вскинул свой мушкет, приложив его к плечу. Небольшой сноп огня вырвался из дула, и в тот же миг оглушительный грохот, в котором потонули все остальные звуки, и ярчайшая вспышка, ослепившая всех, кто был на стене, разорвали окружавшую Мартина действительность. И стало тихо и покойно.
Небо над Невой постепенно светлело — в Приладожье начинался новый день. Быть бы ему тем же однообразно тихим, изредка перемежаясь со звуком крестьянского топора или хриплым вороньим карканьем, но нет спокойствия на этой земле. Не дают люди покоя ни себе, ни зверю, ни птице. Гордыня человеческая не знает границ — она их постоянно желает раздвинуть, и желательно подальше. Но, как часто бывает, каждая коса да найдёт на свой камень.
Нотебург, осаждаемый лишь несколько часов, уже был готов к сдаче. Гарнизон крепости, потеряв за это время из пяти сотен человек, находившихся за стенами, чуть более пяти десятков, в том числе молившегося в церкви несчастного полковника Кунемундта, доброго пастора Оке Грина и четырёх служителей церкви, морально был надломлен. Нервы солдат не выдерживали столь плачевного положения дел. Была бы сия осада привычной для них, видели бы они врага да могли бы они отвечать неприятелю ядром и свинцом — вот тут шведский солдат проявил бы все свои лучшие качества. А сейчас он вынужден прятаться от злодейства московского — сводящего с ума дыма зловонного да взрывающихся над головами бомб. Удивительно, но русские не садят из своих пушек по стенам или башням фортеции, казалось, они не хотят разрушать свою бывшую крепость. Кто-то из офицеров предположил подобное — дескать, они уже видят шведский Нотебург снова русским Орешком, потому им не с руки ломать стены.
