Воеводы отправились под Кромы не мешкая, на следующее утро.
* * *
Что произошло под Кромами, можно описать ОДНИМ СЛОВОМ: измена. О деталях дела я вам рассказывать не буду, во-первых, меня там не было, а во-вторых, многочисленные рас сказы, которые я слышал от разных сторон, именно этими деталями сильно разнились. Доподлинно известно следующее: прибыв в войско, князь Катырев-Ростовский и Петр Басманов привели его к присяге царю Федору, через две недели Басманов выстроил полки и объявил царя Федора низложенным и провозгласил новым государем царевича Димитрия Ивановича. Большая часть войска приветствовала это известие криками восторга, меньшая сплотилась вокруг князя Катырева-Ростовского, в коротком перечне достоинств которого неожиданно оказалась верность. Отдам должное и немцам-наемникам, хоть и не люблю я их, из них ни один не изменил, быть может потому, что платили им исправно и немало.
О подавлении бунта не могло быть и речи ввиду многочисленности изменников, поэтому верные полки с князем Катыревым во главе побежали к Москве. Их никто не удерживал и не преследовал, кроме казаков атамана Корелы. Те, судя по всему, были заранее предупреждены о готовящейся измене и немедленно объединились с бунтовщиками. Засидевшись в своих норах, они решили поразмяться и, вскочив на лошадей, помчались вслед улепетывающим войскам. Впрочем, обошлось без смертоубийства и даже без членовредительства, казаки охаживали стрельцов плетками, то ли мстя за прошлые обиды, то ли подгоняя отстающих, стрельцы же и не думали сопротивляться. Была всего одна потеря — воевода Иван Иванович Годунов, казаки захватили его в качестве подарка новому царю Димитрию.
Войска бежали так быстро, что ворвались в Москву одновременно с гонцами, несущими весть об измене, вызвав немалый переполох. Но, когда первое волнение улеглось, в столице наступил полный штиль, кто бывал на море, тот меня поймет, для прочих же поясню: кладбищенский покой. Со стороны правителей — царя, бояр, дьяков — не исходило ни одного движения. Единственно стрельцы, окружавшие Москву, ловили гонцов с грамотами к жителям московским, которые беспрестанно слали воеводы-изменники и самозваный уже не царевич — царь! Грамоты сжигали не читая, гонцов сажали в темницу не допрашивая, вот и вся деятельность государственная.
У меня же появилось много времени для размышлений. Кто войсками под Кромами командовал? Петр Басманов, о нем разговор особый; князья Голицыны, Василий да Иван Васильевичи, они не только между собой братья, по матери они двоюродные братья тому же Басманову, по знатности, по местам они много выше Петьки стояли, но по жизни всегда ему в рот смотрели и старались во всем на него походить; дальше Федор Шереметев, этот романовская родня; опять же Михаил Глебович Салтыков, тоже близкая родня, это ничего, что он в свое время романовские подворья громил, он приказу царскому подчинился, зато теперь вдвойне свою давнюю вину отрабатывать будет. А снизу кто воду мутил? Тоже люди известные, братья Ляпуновы: Григорий, Прокопий, Захар, Александр и Степан. Помните московский мятеж после кончины царя Симеона? Их тогда трое смутьянов было, а тут еще двое подросли. Были и другие, и сверху, и снизу, я уж вас не буду утомлять, скажу только о том, что всех их объединяло: все они были так или иначе связаны с Романовыми и — с опричниной! Господи, неужели через тридцать с лишним лет решили они возобновить борьбу и отплатить земщине за давнее поражение? Безумцы!
Немного успокоившись, я задал себе следующий вопрос: как же так случилось, что все они оказались в одно время в войске, а бояре из земских родов — в Москве и почти без войска? Тут и ребенок ответ правильный даст: заговор. Вы только не подумайте, что я из тех людей, кто везде заговоры видят. Да и повидал я их на своем веку немало. Я имею в виду заговоров, впрочем, и подобных людей тоже. Так вот о заговорах: в большинстве случаев — одна пустая болтовня, все решается внезапным порывом и решительными действиями нескольких людей в подходящий и опять же внезапно возникший момент, а уж задним числом сочиняется история о глубоком, давнем и широком заговоре. Сочиняют эти истории люди, которые хотят примазаться к победителям, вот они и малюют огромную картину, а на ней непременно себя, поближе к центру Грешат этим и историки при объяснении событий давно минувших лет, историки вообще не верят во внезапные порывы и внезапно возникшие моменты, они во всем закономерность выискивают. В Бога они не веруют, эти историки, вот что я вам скажу!
Но тут заговор точно был, и составился он давно. Быть может, еще при жизни царя Симеона. Или перед угличским делом. Или после венчания на царство царя Бориса, тогда разгром и ссылка Романовых имели более веские и глубокие причины, чем рассказал мне Борис Годунов. Быть может, уже тогда они замыслили «воскресить» Димитрия, возможно, даже подготовили какого-нибудь юношу на случай, если им не удастся найти истинного царевича. И этот юноша теперь сидит на троне в Путивле, провозглашенный царем русским, и пытается распространить завоеванный опричный удел на всю Русь. А Димитрий сгинул где-то без следа. Поманили, заманили и…
Тут на меня такая тоска навалилась, что я несколько дней ни о чем думать не мог. Затем, чтобы не терзать сердце, заставил себя не думать ни о Димитрии, ни о Самозванце и вернулся к заговору. Все ниточки к Романовым вели, а их всего двое осталось, Федор да Иван. Кто из них во главе стоял? Почему не оба, спросите вы? И добавите: один ум хорошо, а два лучше. В делах умозрительных это, быть может, и так, но даже простое варево лучше чтоб один кашевар готовил. А уж в делах заговорщицких одна решительная голова завсегда лучше двух умных. Даже и одной, потому что ум с бесшабашностью никак не сочетаются. Так все же: Федор или Иван? С Федором я сравнительно недавно встречался, как вы помните. Разве глава заговора так себя ведет? Разве похваляется так открыто и кричит так громко? Вот если бы я организовывал заговор или задумывал что-нибудь тайное, я бы был тише воды ниже травы. К примеру, как сейчас, когда я историю эту пишу. Но то я, а то Федька окаянный, тут натуру учитывать нужно. Но даже для него расстояния существуют, недаром его Борис Годунов в Сийск загнал.
А Иван Романов — вон он, рядом, в Москве, всегда на глазах. Как он ловко в доверие к царю Борису втерся и бояр в Думе обошел! Он, он приказал тому, другому, отраву царю в кубок влить! А мог и сам, чтобы полнее насладиться местью, он же Бориса лютой ненавистью ненавидел, за собственные страдания в яме холодной, за смерть братьев, за разорение хозяйства. И кто, как не Иван Романов, так ловко перетасовал всех бояр и воевод, что опричнина оказалась при войске, а земщина — беззащитной в Москве. Холодный мой ум указывал мне на Ивана Романова, но сердце — на Федьку окаянного. А я сердцу всегда больше доверяю.
