— Как я вижу, — Балис кивнул на отшедшего к стеллажам Сашку, — не только по отношению ко мне.
— Ты наблюдателен, — не без сарказма заметил толстяк.
— Такая у меня профессия, — парировал капитан морской пехоты.
Взмахнув широкими парчовым рукавами, божок вскинул руки вверх, демонстрируя признание капитуляции. А женщина пояснила:
— Если очень сильно постараться, то, наверное, ты сможешь выбрать что-то и для себя. Но, боюсь, что перебирать мы будем очень долго. Если бы ты направил желание не на себя и свою семью, мы были бы крайне признательны. Конечно, многим людям такие предложения делать просто бессмысленно, но, насколько мы можем судить, ты не из их числа.
Женька украдкой очень заинтересовано рассматривал офицера. Неужели действительно осчастливит какого-нибудь постороннего человека? Пожалуй, ни он сам, ни любой из его одноклассников на такое бы не согласился. Да что там одноклассников, взрослые бы тоже нашли благовидный предлог отвертеться от такой щедрости. Раньше Женька считал, что так и должно быть, а иначе поступают немногие упёртые, из которых то самое… только гвозди делать.
Но в приключениях раз за разом приходилось убеждаться, что это не так. Все его спутники были не идеальными героями, не ангелами с пёрышками, и не зацикленными фанатиками. И заблуждений у них хватало, и недостатков. Но внутри каждого жило какое-то особое чувство, которое позволяло его обладателю отдать, что называется, последнюю рубашку тому, кто действительно находится в бедственном положении. Так что же, Женькин мир, Женькина Грань утратила что-то незаметное, но очень ценное? Или это нечто утратила только большая часть людей на его Грани, а меньшинство, думающее о других больше, чем о себе живёт где-то рядом. Может быть, в соседней квартире, за тонкой бетонной стенкой. Но никто об этом даже не подозревает, потому что большинство твёрдо уверено: честные, неподкупные, добрые, смелые и совестливые люди встречаются только в книгах и фильмах. Да и там они стали попадаться всё реже и реже, потому что зрители и читатели больше любят смотреть и читать "про то, как в жизни", то есть как люди ломаются, а не как умеют держать удар.
"Восстановления Советской Власти на всей территории СССР, конечно, тоже желать не стоит?" — иронически прикинул Балис.
— Почему же, с этим как раз особых проблем нет. Президент Ельцин издаст соответствующее постановление — и вперёд.
— А независимые государства, конечно, не согласятся? — уточнил Гаяускас.
— А ты сомневаешься? — по-одесски вопросом на вопрос ответил толстяк. Вообще, божку явно было не чуждо чувство ехидства.
В чём-чём, а уж в этом никаких сомнений у Балиса не было. Что думает народ — это вопрос сложный, да и не думает никогда весь народ одинаково, а вот республиканские элиты уж точно снова под Москву идти не захотят. Конечно, их можно подкупить, запугать, убедить, но кто это будет делать? Ельцин или, может, Козырев? Легче представить себе Президента Джонсона во главе Компартии США, а Сайруса Вэнса правой рукой команданте Че Геварры.
В общем, загадать такое желание означало нагрузить родную страну гражданской войной. И, как ни кощунственно звучит, хорошо если только гражданской, потому как можно и интервенцию получить. Редко когда гражданская война без интервенции обходится. Повезло американцам в своё время, чего уж там говорить. И очень немногие знают, что это «повезло» называлось "русские эскадры контр-адмиралов А.А.Попова и С.С.Лесовского". Те самые, что курсируя возле побережий СШСА — Попов возле западного, Лесовский возле восточного, служили серьёзным аргументом против вмешательства Великобритании и Франции в конфликт Севера и Юга.
Ладно, мы пойдём другим путём. Как там в Питере сказал Огоньков? "Спасать мир — занятие для героев, я не потяну. Но конкретным людям помочь могу и должен". Да, что-то такое он тогда и сказал. Самое время последовать его совету.
"Несколько лет жизни для Элеоноры Андрюсовны. По возможности здоровой и счастливой жизни".
Божки молча переглянулись. А он пытался понять, почему первой в голову пришла старая женщина, а не кто-то из друзей-сослуживцев. Наверное потому, что друзья были молоды и здоровы, а соседку деда поджидали впереди только одиночество и смерть.
Наконец женщина с запинкой проговорила:
— Вообще-то формулировка очень сомнительная. Есть все основания оспорить утверждение, что это одно желание, а не несколько. Но раз ты пошел нам навстречу, то и мы можем ответить любезностью. Она увидит новое тысячелетие. Этого, надеемся, достаточно?
Балис кивнул. Честно сказать, на такую щедрость чудотворцев он даже не рассчитывал. Два-три года, максимум — пять. А новое тысячелетие — это же две тысячи первый год. С ума сойти. Сколько бы ему исполнилось в две тысячи первом? Тридцать восемь…
— Взгляните, — предложил толстяк тоном модного парикмахера.
Видневшиеся вдали сквозь зелёную листву башни домов-новостроек из нарядного оранжевого кирпича были ему незнакомы, но парк Балис узнал: Жверинас. Одно время он подолгу гулял здесь тёплыми вечерами вместе с Беруте. Тогда юношеская влюблённость в более серьёзное и сильное чувство не переросло.
Но сейчас был вечер, а не день. И в парке резвились малыши. А на скамейке под раскидистым каштаном дремала аккуратная старушка: Элеонора Андрюсовна Жвингилене. С того времени, как Балис её видел последний раз, она совсем поседела, как-то ссохлась, ещё больше сморщилась, но, в то же время, не казалась дряхлой и больной.
К скамейке подскочила белоголовая девчушка лет семи с синеньком платьице, розовых гольфах и новеньких беленьких сандаликах. Когда-то Балис купил Кристинке почти такие же. Сейчас ему казалось, что он даже слышит хруст сгибающейся кожи.
— Бабушка, ты спишь?
— Мария? — встрепенулась старушка. — Я задремала.
— А что тебе снилось, бабушка?
— Не помню, Мария.
— Ты всегда так, бабушка, — малышка смешно надула губы и обидчиво хлопнула ресницами. — Помнишь только то, что было давно. А что было вчера — не помнишь.
Элеонора Андрюсовна только улыбнулась.
— Поэтому я и рассказываю тебе сказки.
И девочка сразу позабыла про капризы, бойко стрельнула глазами:
— А сегодня вечером расскажешь?
— Жива буду — обязательно расскажу.
Видимо, это была у старушки постоянной присказкой, потому что Мария в ответ воскликнула:
— Спасибо, бабушка!
