Станислав Гагагрин - Страшный суд

Причина этого позорного банкротства государства лежала не столько в том, что этой опасности не понимали, сколько в том, что всюду и везде господствовала вопиющая трусость, а из трусости этой неизбежно рождалась поразительная половинчатость всех решений и мероприятий.

Ни у кого не хватало решимости предложить и провести серьезную систему радикальных мер. В этой, как и во всех других областях, люди носились с какими-то совершенно пустяковыми половинчатыми рецептами. Вместо того чтобы нанести гадюке удар прямо в сердце, ее только щекотали и поддразнивали, и в результате все оставалось по-прежнему. Более того, влияние всех этих вредных факторов только возрастало из года в год.

Та оборонительная борьба, которую немецкие правительства вели против систематически отравляющей народ прессы, главным образом еврейского происхождения, не имела никакой системы и не отличалась даже намеком на какую-либо решительность. Но прежде всего этой борьбе не хватало определенной целеустремленности. Государственный «разум» господ тайных советников совершенно не в состоянии был сколько-нибудь правильно оценить значение серьезной борьбы против еврейской прессы, надлежащим образом выбрать средства этой борьбы и наметить какой-нибудь ясный план кампании. Борьба эта велась без руля и без ветрил. Когда какая-нибудь газетная гадюка укусит слишком уж больно, то иногда эту газету прикрывали на несколько недель или даже несколько месяцев, но змеиное гнездо как таковое оставляли в полной неприкосновенности.

С одной стороны, тут сказывалась бесконечно хитрая тактика евреев, с другой же стороны — неопытность и глупость, поистине достойная только наших господ тайных советников. Евреи были слишком умны, чтобы всем своим газетам придавать одинаково наступательный характер. Нет, задача одной части еврейской прессы заключалась в том, чтобы составлять прикрытие для другой ее части.

На марксистские газеты возлагалась задача систематически и откровенно оплевывать все то, что свято для человека, лгать на государство и правительство самым бесстыдным образом, натравливать одну часть нации на другую и т. д.

В это же время другая часть еврейских газет, органы буржуазно-демократической «мысли», надевали на себя личину пресловутой объективности, старательно избегали всяких грубостей, превосходно отдавая себе отчет в том, что пустоголовые люди судят только по внешности и никогда неспособны схватить подлинную суть дела. Используя эту черту человеческой слабости, буржуазно-демократические газеты умели завоевать себе даже некоторое уважение.

Для тех людей, которые судят только по внешней форме, газета «Франкфуртер цейтунг» является образцом приличия. Ведь газета эта никогда не употребляет грубых выражений, всегда отвергает физическую жестокость, неизменно апеллирует к борьбе только «идейными» средствами. А ведь хорошо известно, что этакая «идейная» борьба больше всего и нравится самым безыдейным людям. Это только результат недостаточного образования.

Человек отучается как следует воспринимать природу; он нахватал кое-каких знаний, но совершенно неспособен как следует ими воспользоваться, так как одной доброй воли и прилежания тут мало; прирожденных же способностей у него нет. Обладая только некоторыми зачатками полуобразования, такой человек по-настоящему законов природы не понимает; не понимает и того, что само существование человека подчинено определенным вечным законам.

Такой человек не понимает, что в мире, где планеты и солнца вертятся, а луны обращаются вокруг планет и т. д., где всегда и неизменно сила господствует над слабостью и превращает последнюю в свою послушную служанку, — нет и не может быть никаких особых законов для самого человека. Вечные принципы этой мудрой системы определяют существование и самого человека. Человек может попытаться понять эту закономерность, но изменить ее он не сможет никогда.

Всего этого не понимают наши полузнайки. И вот для этого «полуобразованного» мира евреи как раз и издают свои так называемые «интеллигентные» газеты. Для этого круга читателей и издаются такие газеты, как «Франкфуртер цейтунг» и «Берлинер тагеблат». На этот круг читателей рассчитан их тон. И надо признать, что газеты эти достигают своей цели. Они избегают произносить хотя бы одно грубое слово, но в то же время они систематически вливают яд в сердца — только из другой посуды.

Убаюкивая читателя сладкой формой изложения, внушая ему уверенность, что газета преследует исключительно интересы науки или даже морали, такие газеты замечательно ловко, почти гениально усыпляют бдительность читателя и делают с ним все, что хотят. Овладев доверием читателя, эти «приличные» газеты ловко внушают ему ту мысль, что остальная часть еврейской прессы правда иногда «зарывается» в форме изложения, но что по существу дела она тоже преследует интересы народа и ничего более.

Усыпленный читатель начинает этому верить. Он тоже не одобряет резкостей этой второй части газет, но, разумеется, он решительно протестует против какого бы то ни было посягательства на святость «свободы печати» — под этим псевдонимом фигурируют, как известно, та систематическая ложь и тот предательский яд, которыми питают наш народ. Так и получается, что против бандитов печати никто не решается выступать открыто. Попробуй только выступить и сразу получишь против себя всю так называемую «приличную» прессу. Скажи только хоть одно слово против самых позорных органов прессы, и сейчас же все остальные газеты вступятся за них.

И вот таким образом яд этот невозбранно проникал в кровь нашего народа, а государство не обнаружило никакой силы в борьбе с этой болезнью. В половинчатости тех средств, которые государство применяло, в смехотворности этих средств проявлялись грозные симптомы упадка государства.

Ибо тот институт, у которого нет решимости всеми средствами защищать свое существование, практически теряет и право на существование. Всякая половинчатость является только внешним проявлением внутреннего упадка. Раньше или позже за проявлениями внутреннего упадка последует и окончательная катастрофа.

Я не сомневаюсь ни минуты, что нынешнее наше поколение, если мы будем руководить им правильно, легче справится с этой опасностью. Нынешнее поколение пережило многое такое, что укрепило нервы этих людей, поскольку они вообще сохранили какое-либо нервное равновесие.

Само собою разумеется, что и в будущие времена, как только мы попытаемся прикоснуться к любимому гнезду евреев и положить конец их злоупотреблениям печатью, как только мы попытаемся это орудие воспитания масс взять из рук врагов народа и передать в руки государства, иудеи, конечно, подымут страшный крик.

Но я надеюсь, что современное наше поколение отнесется к этому спокойнее, нежели отнеслись наши отцы. В конце концов шипение гадюки все же менее страшно, нежели разрывы гранат из 30-сантиметровых орудий.

Станислав Гагарин: Вот уж не думал, что анализ ситуации, сложившейся в России, я найду в «Моей борьбе» Адольфа Гитлера. Надо будет рассказать об этом фюреру.

Вы были на краю пропасти огня, и Он спас вас оттуда.

Если вы творите добро, то вы творите для самих себя, а если творите зло, то для себя же.

Странно: все религии мира призывают человечество перестать творить зло, убеждают, и вполне резонно, что зло обязательно обратится против тебя же, а вот тщетно… Люди не хотят, увы, воспринять бесспорную истину. Как быть?

Даниил Андреев. Роза Мира. «Иной мир». 1992.

Конечно, книгу эту необходимо было исследовать в то время, когда я работал над «Вечным Жидом» и пытался показать в романе природу и существо зла.

Но и сегодня тема эта мною далеко не исчерпана.

Более того, я пишу в эти дни роман о вселенской катастрофе, пытаюсь предупредить человечество, которое в массе своей вряд ли прочтет «Страшный Суд».

Может быть, и страхи Даниила Андреева внесут некую лепту в общую картину Конца Света, как знать…

После разговора с Наполеоном дать историю образования Уральского фронта.

Потом встреча Стаса с офицером-мстителем, разговор с Гитлером о власти. Ракетный удар по Игналинской АЭС. Радиоактивное облако над Прибалтикой.

На Красной площади поджаривают на костре бывшего министра труда и экономики, которого поймала толпа одичавших после землетрясения москвичей.