Первым смеяться прекратил офицер.
– Сейчас мы их накормим, а сытые, по стенам скакать не смогут.
Я смотрел на окружающих меня весёлых молодых мужчин и пытался понять их.
Для людей, употребляющих слова «господин» и «товарищ» одновременно, гражданская война всего лишь несколько строчек в учебнике истории.
Распотрошив большим охотничьим ножом зелёную целлулоидную упаковку, обыскивавший меня солдат, как оказалось мой тёзка, выложил перед нами кучу консервных банок и упаковок. Как и всё в армии, продукты оказались сытными, но невкусными.
Сев рядом с нами, местный Пётр спросил:
– Оскар, а ты Гиммлера видел?
Штайн выловив из каши кусок тушёнки, невозмутимо ответил:
– Я не только Гиммлера, я и Гитлера видел, правда, всё больше сзади. Меня всё время в оцепление ставили.
Я мог гордиться своим учеником, его русский был практически идеален.
– Сейчас за вами приедут, – сообщил лейтенант.
– У вас больше нет таких контейнеров? – обратился он ко мне.
– Нет, – соврал я.
Второй контейнер мы закопали недалеко от места приземления.
Присланный за нами конвой впечатлял. Танк с заострённой носовой частью и маленькой приплюснутой башней, две восьмиколёсные бронированные машины с такими же башнями как у танка. Нас посадили в небольшой фургон синего цвета. Больше всего в нём меня удивила сдвигающаяся вбок дверь. Приехавшие за нами были одеты тоже в пятнистую форму, но других оттенков. У них были ещё более короткоствольные версии карабинов, смотревшиеся несколько несерьёзно. В этих ребятах за версту чувствовался дух спецслужбы. Внимательно осмотрев и ещё раз, тщательно обыскав, нас вежливо засунули в фургон. Фургон был закрыт, и определить с какой скоростью мы едем, было невозможно. Через час машина начала тормозить, затем, судя по участившимся поворотам, мы въехали в город. Остановились мы в крытом гараже, из которого, нас по одному, начали выводить наверх.
Происходящее со мной очень напоминало то, что я видел два дня назад. Стол, стоящий в центре большого кабинета и стоящий перед ним стул с арестантом. К чести потомков, сковывать руки они мне не стали.
– Итак, вы утверждаете, что Гейдрих послал вас для ведения сепаратных переговоров?
– Да, обергруппенфюрер хочет начать переговоры с Москвой о капитуляции – в четвёртый раз повторил я, на вновь и вновь задаваемый вопрос.
– В июне 1941года у Гейдриха было звание группенфюрер, зачем вы нас обманываете?
– Звание обергруппенфюрера Гейдрих получил во вторник, на совещании у Гитлера, когда ему удалось добиться отставки Гиммлера.
– Мы не имеем сведений об отставке Гиммлера.
– Официально об этом не объявлено, он вышел в отставку по состоянию здоровья. После провала налёта на Кёнигсберг, Геринг тоже в отставке, сейчас он под домашним арестом в «Каринхалле»
– Где сейчас Гиммлер?
– Я не знаю.
– Кто сейчас командует войсками СС?
– Руководство СС взял на себя Гитлер.
– Вы сказали, что адмирал Канарис арестован. За что его арестовали?
– Канариса арестовали за покушение на Гитлера в 1944 году.
– Кто сейчас руководит Абвером?
На секунду мне пришла в голову мысль, что я поменялся местами с господином Караваевым.
управлению РСХА Вальтера Шелленберга.
– Вы снова пытаетесь нас обмануть, в июне Шелленберг ещё не руководил шестым управлением.
– Его назначил Гейдрих, когда началась реорганизация, после уничтожения штаба СД.
– Какую должность вы занимали в СД?
– С двадцать третьего по двадцать четвёртое июня я работал переводчиком в непосредственном подчинении руководителя шестого управления РСХА Вальтера Шелленберга.
– Вы сказали, что у вас была встреча с генерал-полковником Людвигом Беком. Зачем отставному генералу встречаться с простым эмигрантом.
– Встречу организовал Гейдрих. Я лишь передал подготовленную для Бека информацию – я взорвался: – Вы же сами растрезвонили по радио все подробности покушения.
– Ну, сейчас информационная политика каналов несколько корректируется, но мы с вами говорим не об этом.
– Какую ещё информацию просил передать Гейдрих?
– Беку я сказал, что требование безоговорочной капитуляции не является катастрофой, а прецедент ННА ГДР, гарантирует будущее германской армии.
– Почему Гейдрих использовал вас, мелкую сошку для таких важных переговоров?
– Он использовал меня, именно потому что я мелкая сошка, при малейшей опасности он мог меня уничтожить. К тому же никаких переговоров не было, я лишь повторял заранее подготовленную информацию.
– Всё что вы нам рассказали очень неправдоподобно. Заговор не мог созреть в течение одного дня. Особенное недоверие у нас вызывает фигура Гейдриха, все факты говорят, что он поддерживает власть Гитлера.
– Больше всего Гейдрих хочет поддержать собственную жизнь. Он узнал о том, кто будет покушаться на него и кому он обязан своей смертью. Ради жизни и маленького кусочка власти он готов сотрудничать с кем угодно и делать всё что угодно. Не скажу, лжёт он или нет, я не специалист по психологии вождей рейха.
Я рассказал всё, что знаю, правдивость моих слов вы могли проверить микроплёнками с оперативной картой фронта в Восточной Пруссии и графиком движения резервов.
– Пётр Алексеевич, успокойтесь. Мы проверили ваши данные и если бы они не подтвердились, с вами разговаривали другие люди в другом месте.
Следователь откинулся на мягкую спинку кресла: – наша беседа, а это именно беседа, важна для нас, так же как и для вас. Информация, переданная вами, имеет огромное значение, и от того, насколько она правдива, будет зависеть жизнь сотен тысяч людей.
– Пётр Алексеевич, а как вы лично рассматриваете произошедшее с вами – снова обратился ко мне следователь.
– Я просто жертва непредвиденного стечения обстоятельств. Конечно, визит Штайна не был случайностью, но вряд ли он вспомнил бы про меня, не наткнись на мою фамилию в сводке гестапо. А в беседе с Шелленбергом мне стало страшно, сообразив, что меня не оставят в живых, я от отчаянья предложил ему вариант действий.
– Какой вариант? – с интересом спросил следователь?
– Я предложил ему работать на вас, на Федеральную Россию.
Интересно – задумчиво произнёс он: – А как отнёсся к этой идее Шелленберг?
– Как видите, я здесь – пожав плечами, ответил я.
– Хорошо, а Гейдрих, как он воспринял это предложение?
– Я не знаю, о чём говорили Гейдрих с Шелленбергом, но днём он дал понять, что воспользовался нашими данными для организации отставки Канариса. О своей готовности к сепаратным переговорам он мне сказал только вечером. Возможно, во вторник он хотел использовать меня как провокатора в кругах оппозиции, но в среду вечером что-то изменилось, и операция была форсирована. Данные о войсках передал мне Шелленберг перед вылетом, скорее всего, без санкции Гейдриха.
