– Стоять! – заорал во всё горло Старший, тот к кому и обратился Тишков.
– Леонов, Шоев, окажите раненому помощь. Оружие сдать. Удостоверения тоже. Будете разжалованы в рядовые. Пётр Миронович, Екатерина Алексеевна простите меня. Взял для вашей охраны идиотов. Вас приглашает в Кремль товарищ Суслов. Дочерей отвезут в гостиницу "Россия". Там вам снят двухкомнатный номер.
– Для охраны? – Взвизгнула Фурцева. – Да вы знаете, что я член ЦК партии и министр?
– Можете не устраивать здесь митинг? Люди кругом. Екатерина Алексеевна, Суслов Михаил Андреевич хочет с вами поговорить. Расспросить о визите в братскую Кубу.
– Я с этим дураком никуда не поеду, – Пётр ткнул пальцем в работника посольства. Неудачно ткнул. Тоже нервы. Попал в глаз.
Опять вой крики и катания по земле. Повеселились. Подошёл Высоцкий и стал плечом к плечу. Рядом и Керту возникла. Где‑то училась. Пётр и не знал. Последовала "вертушка". В карате подобный удар называется уширо маваси. Всё, враги повержены, старший КГБешник лежит в отключке на бетоне. Опять завопила Фурцева. Двое, ещё не поверженных, конторских бросили раненого товарища, и кинулись к начальнику, но боком, стараясь не оказаться в пределах контакта с тремя агрессорами. Не получилось. Одному врезала всё же эфиопка. Лоу‑кик. Получил по голени. И этот катается.
– Керту, мать твою. Остановись. Люди на работе.
– Они арестовать Петру?
– Нет. Проводить. Торжественная встреча. Караул.
– Карош.
Старший конторский очухался через пару минут. Мутным взглядом обвёл поле боя. Трое катаются по земле и стонут. Голень, скорее всего, сломана. Ведь негритянка в берцах.
– Екатерина Алексеевна. Вы что с ума тут все сошли? Вы понимаете, чего наделали?
– Смешно, – это Высоцкий пробудился от ступора.
– Товарищ Тишков, давайте успокоимся.
Поздно. Все пять певиц окружили, плюс дочери. Маша даже пнула одноглазого. И со всех сторон бежит народ. В том числе и милиция.
– Не знаю, как вас зовут и кто вы по званию, но думаю, поездки в Кремль не будет. Давайте мы с Екатериной Алексевной завтра подъедем к Михаилу Андреевичу. А то ведь я сейчас скажу милиционеру, что вы стреляли в члена ЦК, а все эти люди это подтвердят.
– Не посмеете.
– Товарищ капитан, подойдите сюда.
– Да провалитесь вы. Леонов, Шоев, раненых в машины. Уезжаем.
Сказали, уезжаем и уехали. И это КГБ. Лучших ведь в девятке держат. Семичастный рассердится. А Суслов?
Суслов через три часа позвонил в номер.
Пётр ждал. Даже раньше ждал.
– Ало. Пётр Миронович Тишков? – голос не молодой и усталый.
– Да. Слушаю вас.
– Сейчас будите говорить с Михаилом Андреевичем Сусловым.
– Пётр Миронович, что вы устроили в аэропорту? – а голос‑то весёлый.
– Предотвратил покушение на члена ЦК и министра культуры товарища Фурцеву Екатерину Алексеевну. Какие‑то подозрительные люди пытались по ней стрелять, но я и мои певицы вступились за Екатерину Алексеевну и покушение не удалось. Неизвестные воспользовавшись всеобщим замешательством скрылись, – ну, а что ещё говорить.
– Вы серьёзно?
– Конечно. Люди были не в форме, документов не показали, даже не представились. Для работников спецслужб слишком низкая подготовка. Вообще нулевая. Одна девица всех раскидала. Скорее всего, американские шпионы, хотели сорвать подготовку к празднованию 50‑летия Советской власти, – ого, закатил шар.
– Наслышан о вас. Странный и непростой вы человек. У вас ведь и десяток свидетелей есть?
– Происшествие наблюдало несколько десятков человек. Все подтвердят несуразность действий шпионов. Плохо их американцы подготовили.
– Вы думаете это смешно? – вот и злость в голосе. Зачем?
– А вы, Михаил Андреевич, готовы доверить свою жизнь этим людям? Ладно, в разведку. Просто по парку не боязно гулять?
– Завтра за вами в десять утра заедет машина. Шофёр представится. Он из девятого управления. С ним и товарищ Фурцева будет. Негритянку не берите. Спокойной ночи, – гудки. Ничья. Пока.
– Вика, беги на почту и отбей телеграмму дяде Пете. Срочно нужен здесь. Ближайшим самолётом.
Глава 56
Нежная Правда в красивых одеждах ходила,
Принарядившись для сирых, блаженных, калек.
Грубая Ложь эту Правду к себе заманила, –
Мол, оставайся‑ка ты у меня на ночлег.
Фурцева всю дорогу молчала. Даже на приветствие ответила только кивком. Не очень хороший знак. Ведь больше информирована, наверное. "Чайка" утробно рычала. Внутри было прохладно, работал кондиционер. Пётр сидел в этом советском лимузине в первый раз. Спереди, как обычно диван. Панель из дерева, может и красивого, но в сочетании с велюром дивана смотрится дико. Руль, как у "Волги", тонкий и большой. И нет рулевой колонки, прямо к панели из этой карельской берёзы и присобачен пимпочкой. Их с Фурцевой посадили на задний диван с массивным подлокотником в центре. Получается, машина четырёхместная? Ан, нет. К спинке переднего дивана приделаны два раскладывающихся креслица. Мудрые инженеры. Стеклоподъёмники ручные. Дебильные шторки на окнах. Не додумались ещё до тонировки. Больше всего умилили ручки на двери и задних сидениях. Эдакие лямочки из дерматина под цвет салона. Не хватает на десяток, выпускаемых в год машин карельской берёзы. Бедно страна живёт. Продаёт древесину ценную на запад и эти крохи, валютные, сразу братским компартиям высылает. Троцкисты.
Больше всего поразила форточка передняя. Если в машине кондиционер, то зачем она. Хотя, ясно. Это чтобы водитель курил во время поездки и пепел на улицу стряхивал. А дым назад чтобы тянуло, на Брежнева и других членов. Молодцы инженеры, подумали о народе. Нет подголовников. Слизывали ведь с западных образцов, там, что, тоже нет. Или экономия?
Больше ничего рассмотреть не удалось. Приехали. Могли бы и пешочком пройтись. От "России" до Кремля считанные метры. Солдатик проверил у водителя пропуск, подозрительно глянул на Тишкова и открыл ворота. Вручную. Где инженеры, могли бы и моторчики присобачить. Ах, да все деньги братским компартиям, ни копейки себе.
Встречал целый полковник. Даже не целый, а полуторный. Пётр был не маленького роста, а тут чуть не на полторы головы выше. Метра два в длину, не в высоту же. Для 1967 года и СССРа гигант просто.
– Заходите, товарищ Пельше вас ждёт, – с явным прибалтийским акцентом пригласил полковник, открыл дверь.
Пельше? Теперь понятен и рост и акцент, прибалты они вообще высокий народ. Но почему Пельше? Что с Сусловым? Хорошо это или плохо? Все эти вопросы возникли в голове Тишкова, пока они оглядывались в кабинете нового члена Политбюро.
– Присаживайтесь, товарищи, – средних размеров кабинетик с массивом из дерева по стенам. Под зелёным сукном стол. Большой, в треть этого самого кабинета. Зачем? Чем больше стол, тем важней начальник? К этому монстру придвинут небольшой столик из другого дерева и два стула. Ещё несколько стульев стоят вдоль стен. Фурцева, было, дёрнулась в угол, но Пётр в эти игры не стал играть, подошёл и сел за правый стул у, приставленного к старшему собрату, некомплектному столику. Вздохнув, примостилась напротив и товарищ министр.
Что можно сказать о Пельше? Когда Пётр собирал материал для книги о мальчике попаданце, то биографию прочёл. Удивило два факта. Первый, какого чёрта он делал в Казахстане. Написано, что 4 года был начальник политотдела совхоза. Скрывался от репрессий? Ведь до этого был преподавателем истории партии в Центральной школе НКВД (1929‑32). А потом совхоз в Казахстане. А в 41 уже секретарь ЦК КП Латвии по пропаганде и агитации. Интересный зигзаг. Но самое интересное было в конце статьи в Википедии. С апреля 1966 г. – председатель Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. Сменивший впоследствии его на этом посту М. С. Соломенцев вспоминал, что, приняв дела, "был очень удивлён: вместо рассмотрения серьёзных государственных проблем контроля за соблюдением партийной дисциплины КПК занимался "мелочёвкой": усмирял пьяниц, сводил и разводил неуживающихся супругов. И ещё, я был поражён, узнав, что выполнение решений и правительства и Политбюро зачастую не контролировалось…".
