Сзади шум, сдавленный вскрик. Оборачиваюсь и вижу, как в свите князя оседает на землю один из сопровождающих. Вокруг него клубится черное облако. Неужто колдун? Надо же, а я их ни одного живого и не видел! Надо полагать, решил помочь своему товарищу? Опрометчиво…
Снова вжикает цепь. Но на этот раз сверкающее лезвие кинжала не заканчивает своего оборота — вместе с куском цепи он улетает в дальний угол помещения. Терпеж у меня лопнул окончательно, играть в поддавки с князем больше не хочется. Еще один взмах Рунного клинка — и следом за кинжалом отправляется еще один кусок лезвия. Теперь у горца в руках оружие, по длине вполне соответствующее моему. Он сразу сбавляет темп, проявляет больше осторожности. На рожон уже не лезет. И вообще, становится более аккуратным, если так можно выразиться. Переходит в оборону и поджидает меня.
Все? Все сюрпризы закончились? Или у него еще что-то в загашнике лежит? Ну, не похож он на честного бойца, зуб даю! И точно — его левая рука осторожно пробирается за пазуху. Значит, и там у него что-то лежит. Нет, вижу, что ожидать от него правильного поединка точно не приходится. Ну, ладно, голубчик, ты этого сам хотел… Ловлю на противоходе его руку, шаг вперед, проворот — и мой клинок почти касается его горла.
— Достаточно?
Вместо ответа он выдергивает из-за пазухи какой-то серебристый предмет. Поднимает руку, собираясь ударить им меня.
Ну, вот уж хрен… Взмах правой рукой — и я отпрыгиваю назад. Знакомое шипение клинка еще звучит в моих ушах, а князь уже заваливается вперед. Серебристый предмет выскальзывает из его руки и ударяется об пол. Что-то негромко хлопает, и тело князя начинает оседать. Опять какая-то колдовская хрень? Скорее всего, да. Его просто жрет на глазах. Тело съеживается и становится меньше почти вдвое.
Убираю клинок в ножны и поворачиваюсь к сотоварищам князя:
— Еще желающие есть?
Молчание. Других дураков не нашлось.
— В таком случае заберите это, — указываю на тело князя. — И второго своего товарища не забудьте! Есть у вас кто-то, с кем можно еще говорить?
Вперед выходит пожилой мужик. Морда у него покрыта шрамами и наряд не самый богатый. Но держится он с достоинством и явного страха не выказывает.
— Я буду говорить.
— Как я должен к тебе обращаться?
— Князь Гран.
— Надеюсь, ты не собираешься вызывать меня на поединок? А то такими темпами мы никогда ни о чем не договоримся. А я бы предпочел иметь нормальных соседей, нежели горстку воинственных головорезов.
— Нас не горстка!
— Начни воевать — и посмотрим! Сколько ты просидишь в горах без подвоза продовольствия? Не думаю, что за это время вырастут новые воины. Нам у вас ничего не нужно. Так что лезть в горы никто не собирается. А на равнину мы вас не выпустим. Да и в этом случае всего вашего войска хватит на несколько часов нормального боя. Или у тебя есть свое мнение по этому вопросу? Высказывай, поспорим.
— Наши твердыни неприступны!
— Рад за вас! Вот и сидите в них до скончания веков. Не хочешь разговаривать — возвращайся назад. И запомни: война будет идти не по вашим правилам. Сам видел, что случилось с князем и твоим товарищем, который пытался влезть со своим колдовством в наш поединок. Могу твердо тебе обещать: пленных и раненых в этой войне не будет! Если кому-то из вас охота воевать до последнего солдата, он может это попробовать. А все прочие могут на него посмотреть. И сделать выводы. Я свое слово сказал и ничего менять в нем не собираюсь. То, что делает Одноглазый, мне не нужно. Выкупать у вас людей, тем самым поощряя вас захватывать новых, тоже никто больше не будет. Хотите жить как люди — бросайте ваше преступное ремесло, тогда договоримся. Нет — лучше сразу начинайте копать дорогу на ту сторону гор. Может быть, там вам будут рады. Рекомендую учесть, что я не отношусь к людям легковерным. Меня достаточно трудно обмануть. И если хоть когда-нибудь любой из ваших людей попытается привезти в долину плоды красных цветов, ограбит местного жителя или сотворит еще что-нибудь подобное — проходы закроются на пять лет сразу. Без какого-либо шанса на то, что ворота откроются раньше этого времени.
— Несправедливо наказывать весь народ за проступок одного человека! Тебя не поймут твои же соседи.
— Что здесь справедливо, а что — нет, решаю я. Я защищаю свой народ и буду это делать любым, пусть даже и самым жестоким способом. Если вам так дорог ваш народ, защищайте его так же. Не позволяйте отдельным головорезам ставить под удар всех остальных. Единственный шанс на то, что я соглашусь рассмотреть просьбу о досрочном открытии ворот, это голова виновного и все те деньги и ценности, которые он сумел таким образом заработать.
— А если это будет не один человек?
— Значит, будет не одна голова…
Очередной князь хмурит брови. Решать что-либо столь поспешно, видимо, не в правилах горцев. Поэтому соглашаюсь подсластить пилюлю.
— Я ничуть не тороплю вас с принятием решения. Соберитесь, посоветуйтесь, подумайте все вместе. Трех месяцев будет достаточно для этого?
Мой собеседник молча кивает.
— Ну, тогда на этом договоримся. Но помни: никаких торговых караванов я не пропущу. У нас здесь нет нужды в ваших товарах.
Делегация поворачивается и, унося с собой двух покойников, выходит из зала. Обессиленно сажусь в кресло и шумно выдыхаю, переводя дух. Оборачиваюсь и вижу стоящего рядом барона.
— Что-то не так, Лэн?
— Да как сказать… Вы помните тот день, когда мы спустились в подземелье впервые?
— Такое забудешь…
— Я тогда еще на одном из столбов нашел дочь своего сержанта.
— И это помню.
— Это ее лентами были перевязаны ножны князя…
Барон поворачивается и выходит из помещения. Провожаю его взглядом. М-да… Ну и нервы у мужика. Я б на его месте этого князя в мелкую лапшу нашинковал бы. Учиться мне еще и учиться у этих людей. У них и опыт, и выдержка, и знание местных условий. А я только и способен на то, чтобы мегазлодея изображать.
Звук шагов сбоку — подходит отец Варшани.
— И вы тоже, святой отец?
— Что тоже?
— Будете ругать меня за невыдержанность?
— За это не буду.
— А что, есть и другие поводы? Хотя о чем я говорю? Вы их всегда отыщете.
Хитропоп качает головой:
— Не следует так уж болезненно относиться к моим словам, сын мой. Но я действительно обеспокоен тем, что ты сказал этим людям.
— Чем именно, святой отец? Я им много чего наговорил.
