Сашка вновь рубит воду, и вновь все получается так, как и должно. Теруо делает жест, приказывая окончить. Затем спокойно усаживается рядом с текущей из стального крана струйкой, подставляет под нее маленький закопченный котелок.
— Мы будем пить чай, и ты спросишь меня о том, о чем хочешь спросить…
…Чашку с чаем надо брать кончиками пальцев, чтобы показать, как полно налил вам хозяин. Этому меня учил еще тот, прежний наставник, в другой, прежней жизни. Теруо наливает мне чуть больше половины чашки, слегка улыбается и садится напротив меня.
— Беседа двух воинов подобна солнечному лучу зимой. Он светит и радует, но не горячит и не утомляет.
— Наставник…
Но Теруо останавливает меня:
— Воин должен быть почтителен к старшему, но не должен унижать себя, будучи равным среди равных.
— Брат Теруо… Женщина, она… Ленка…
Он внимательно смотрит на меня:
— Так это была Елена? Я понял, что ты был с женщиной. — И, предваряя мой вопрос, слегка улыбается: — Ты пахнешь по-другому. Мужчиной. Да, женщина может вывести воина из равновесия. А знаешь, почему?
— Нет.
— Знаешь ли ты форму разума и форму женщины?
Иногда мне кажется, что Теруо издевается надо мной. Какая форма может быть у разума?
— Не знаешь. А между тем разум имеет четыре угла и не будет двигаться даже в случае смертельной опасности. Женщина же кругла. О ней можно сказать также, что она не ведает различия между добром и злом, между хорошим и плохим и может закатиться куда угодно.
Вот так. Вроде бы ничего не понятно, но ведь все ясно. Ленка, Ленка…
— Скажи мне, — Теруо смотрит на меня поверх чашки, — ты ее любишь? А она тебя?
— Не знаю… Люблю…
— А знаешь ли ты, что любовь черпает свою силу из смерти. Человек должен умереть за свою любовь, и поэтому смерть очищает любовь и делает ее трепетной. Это — идеальная любовь. Идеал любви — тайная любовь…
Мой прежний наставник никогда не говорил со мной об этом. Наверное, он считал, что я слишком мал…
— У мужчин должна быть возможность удовлетворять плотские желания. Без этого подлинная любовь невозможна. В этом трагическая сторона мужской физиологии. Ты не должен стыдиться этого. Но это не должно расслаблять тебя.
Теруо смотрит на меня долгим, очень долгим взглядом и вдруг одним движением встает. Словно вода потекла вверх…
— Если это добавит тебе уверенности, то я скажу так: если бы я имел дочь, то выдал бы ее за тебя и благодарил бы судьбу за то, что она послала мне такого сына.
Сашка уже забыл, как он жил до этой странной «военно-приходской школы». Лишь иногда, очень-очень редко, во сне он видел родителей, свой прежний дом, школу… Тогда становилось так сладко, так тепло… Но потом обязательно появлялась тетка и ее высохший, точно скелет, муж. И все обрывалось. Он вздрагивал и просыпался. Иногда негромко вскрикивал. Тогда Ленка, спавшая рядом, не просыпаясь, тихонько гладила его по плечу и, повинуясь материнскому инстинкту, старалась укрыть его потеплее и прижаться к нему покрепче. И он снова проваливался в сон — уже в другой, в котором были полоса препятствий, тир, фехтование и наставники…
Дни же были так плотно заполнены, что времени на размышления или воспоминания не оставалось. Зарядка, завтрак, тренировки, занятия по школьной программе, уроки по Закону Божьему, снова тренировки — рукопашный бой или фехтование, обед, кросс, тренировки… А если между обедом и ужином выпадало хотя бы несколько свободных минут, то все топали к малышам — несколько групп в этом странном учебном заведении были укомплектованы совсем маленькими учениками — шести-семилетнего возраста, хотя встречались даже пятилетние.
С одним из таких вот пятилеток у Сашки завязались очень теплые отношения. Малец с редким именем Гаврила — Гаврик искренне считал Александра чем-то средним между отцом и старшим братом. Сашка помогал маленькому Гаврику во всем, с чем только малыш сталкивался в этой странной школе: помогал латать порванную ряску, старательно гонял Гаврика по букварю, страховал возле турника, учил плавать — да мало ли найдется повседневных дел, с которыми так трудно управиться, если тебе всего пять и некому вытирать тебе нос?
Общение с малышами было вроде бы делом обязательным, так сказать, программным, но очень скоро для многих ребят постарше превратилось из обязанности в удовольствие. Ну, кому из мальчишек или девчонок не захочется почувствовать себя самым умным, самым сильным, самым умелым, самым знающим? Особенно млели девчонки, для которых возня с малышами превращалась во что-то вроде игры в «дочки-матери», только с живыми куклами.
Вот и сейчас Сашка и Ленка торопились к «своим» малышам: Гаврику и его шестилетней подружке Насте. Как и полагается примерным старшим брату и сестре, они несли гостинцы: у Сашки в кармане лежали сэкономленные со вчерашнего ужина две шоколадные конфеты, а Ленка тащила завязанные в платок четыре крупные сливы-венгерки, добытые ей одной ведомым способом.
— Саша, а все-таки хорошо, что они у нас есть, — выдохнула на бегу Ленка.
Почти всегда ребята перемещались по территории бегом. Не потому, что их заставляли, просто времени было так мало, а дел — так много…
— Ага, — коротко согласился Сашка, не сбивая темпа. — У меня вон никого не осталось…
Тут он вспомнил тетку с мужем и пожалел, что невольно соврал, но уверенно закончил:
— А Гаврюшка мне — как брат. Младший. Братьев у меня не было. Да и сестер — тоже…
— Да. — Ленка поравнялась с ним, и теперь они бежали бок о бок. — А Настена мне — прямо дочка. Я иногда…
На этом месте она, по примеру Шахерезады, «прекратила дозволенные речи», потому что навстречу им вылетели и с радостным визгом помчались два полуголых чумазых дикаря. А еще через мгновение они уже теребили своих старших товарищей, требуя рассказать, объяснить, послушать, посоветовать, посмотреть, показать… Минут двадцать Сашка не мог думать ни о чем, кроме Гаврика и его болтовни. Как вдруг…
— Сашка… Ну, Сашка… — пропыхтел Гаврик, не оставляя бесплодных попыток достать Александра веткой, которой он размахивал на манер катаны. — Ну чего ты так скачешь? Так нечестно! Нам сестра Бронислава говорила, что те, которые крупные, не такие быстрые!
— Какие еще «которые»? — Сашка снова откачнулся в сторону и мягко отвел ладонью ветку, нацелившуюся было ему в лицо.