воздвигнутых у центрального входа. Для города с населением чуть более 50000, здание было громадным - оно занимало целый квартал.
На балконе первого яруса зала находился окружной исторический музей Фресно. Чарли не заметил, чтобы туда текли толпы. В основном, туда заворачивали милующиеся парочки. Он не был до конца уверен, но держал бы пари на то, что они были более заинтересованы в уединении, нежели в осмотре инструментов золотодобытчика семидесятипятилетней давности.
На первом этаже, ансамбль, который, кажется, целиком состоял из армян, играл джаз. Не было похоже, что музыка была родом прямиком с Бурбон-стрит*. Чарли гадал, что бы об этом подумали цветные парни из Нового Орлеана. Мало хорошего, решил он. Однако музыканты старались изо всех сил, а работники, что вели эту кампанию, и сейчас выплясывали на ковре, не жаловались.
Причиной тому, вероятно, служили полдюжины чаш с пуншем. Джо Стил говорил, что желал бы отменить Восемнадцатую поправку*. Сухой закон уже находился в процессе отмены, но формально продолжал действовать. В пунш, в чисто косметических пропорциях добавили фруктовый сок. С ним или без него, но этот пунш был достаточно крепок, чтобы завести автомобильный двигатель.
К микрофону подошёл сенатор от демократического штата, чтобы объявить о победе на выборах в Конгресс в штате Колорадо. Те, кто пришёл по политическим мотивам, а не только повеселиться, радостно закричали. Остальные продолжали пить и танцевать.
Через несколько минут к микрофону подошёл ещё один калифорнийский политик.
- Леди и джентльмены! - выкрикнул он. - Леди и джентльмены! - Кричал он так, словно объявлял открытие пятничного вечера боксёрских боев. - Леди и джентльмены, для меня честь и почёт представить вам избранного вице-президента Соединённых Штатов Джона Нэнса Гарнера от великого штата Техас!
Когда Гарнер поднимался к микрофону, закричало ещё больше людей. Контроль техасской делегации подарил ему второе место в строю, пусть даже он и не смог выторговать себе путь до самого верха. Его пухлый красный нос говорил о том, что далеко не все рассказы о его пьянстве являлись лживыми домыслами его противников.
У него были крупные бугрящиеся мышцами руки, руки, которые свидетельствовали о том, что этот человек всю жизнь тяжело работал. Сейчас они были триумфально вскинуты.
- Друзья, мы попробовали и у нас получилось! - выкрикнул он. Местечковый акцент у него был тягучий, словно соус для барбекю. - Герберт Гувер может уходить и делать всё, что ему вздумается, потому что с Америкой он уже ничего сделать не сможет!
Вот теперь он получил настоящую овацию, в которой нежился, словно старая черепаха с мягким панцирем, греющаяся на скале в лучах солнца.
- Теперь мы будем делать с Америкой, что захотим! - выкрикнул кто-то, принявший на грудь немалую дозу спиртного.
- Точно! - начал Гарнер. Затем он одумался и помотал головой. - Не, к чертям собачьим! Мы будем служить Америке, а не крутить ею. Погодите и сами увидите, ребята. Вы не узнаете эти места, когда в дело вступит Джо Стил.
Толпа продолжала его славить, хотя слова можно было истолковать двояко. Словно по волшебству рядом с Чарли материализовался Стас Микоян.
- Скоро Джо Стил скажет пару слов, - сказал он. - Он избавит всех от того дурного послевкусия, что осталось от этого старого пьяного дурня.
- Когда побеждаешь с таким отрывом, никакого дурного послевкусия быть не может, - сказал Чарли.
Он не мог спрашивать Микояна о скоропостижной кончине Франклина Рузвельта. Он был убеждён, что Микоян ничего не знал. Знавший о подобных вещах не мог выглядеть столь бледно на съезде в июле.
Чарли огляделся в поисках Винса Скрябина. Молотка Джо Стила ему обнаружить не удалось. Если спросить об этом Скрябина, можно получить весьма интересный ответ. Либо это окажется самой последней глупостью, которую Чарли совершит в своей жизни. Отсутствие его в поле зрения могло оказаться скорее хорошим знаком, нежели дурным.
"Либо я всё навыдумывал, сочиняя то, чего не было". Чарли пытался убедить себя в этом с самого съезда. В лучшие времена у него почти получалось. В не самые лучшие, ничего не выходило. В дурные времена он убеждал себя, что всё это не будет иметь никакого значения, когда Джо Стил принесёт присягу. Теперь же приходилось надеяться, что он прав.
***
Майк Салливан стоял на лужайке у Белого Дома, в ожидании, когда Герберт Гувер и Джо Стил выйдут наружу и отправятся на инаугурацию президента. Было почти тепло, стояла почти весна - 4 марта 1933 года. Лужайка всё ещё выглядела по-зимнему бурой; сквозь увядшие стебли проглядывало лишь несколько пучков молодой травы.
Это был последний раз, когда президент вступал в должность, спустя пять месяцев после избрания. Штаты только что ратифицировали Двадцатую поправку. Отныне днём инаугурации станет 20 января. Да, зимой, но в Вашингтоне это не так уж и страшно. С появлением телефонов и радио, с появлением поездов, автомобилей и даже самолётов, дела шли гораздо быстрее, чем в те времена, когда отцы-основатели подписали конституцию.
Военный оркестр заиграл национальный гимн. Словно во время бейсбольного матча, Майк снял шляпу и приложил её к сердцу. В украшенном колоннами фасаде Белого дома открылась дверь. Оттуда плечом к плечу вышли президент действующий и президент избранный.
Здоровяк Гувер был на несколько сантиметров выше Джо Стила. Он не так уж сильно возвышался над победителем, как этого ожидал Майк. Неужели Джо Стил надел обувь на высокой подошве? Если так, обувь у него хорошая: Майк не смог разобраться с первого взгляда, как это было с обычными высокими ботинками.
Другая вещь, которая делала Гувера выше - чёрный шёлковый цилиндр. Также на нём был белый галстук и фрак. Он был похож на главу Союзников, диктующего Германии условия мира в Версале в 1919 году. Он с равной степенью мог быть похож и на лидера европейских дипломатов, сорока годами ранее торговавшихся за Берлинский договор между Россией и Турцией.
По сравнению с ним Джо Стил был, вне всякого сомнения, выходцем из двадцатого века, а не из девятнадцатого. Да, на нём был чёрный костюм и белая рубашка, но одежда была такой, какую мог легко надеть преуспевающий фармацевт, отправляющийся на званый ужин. Воротник рубашки был стояче-отложным, а не классической стойкой с торчащими крылышками уголков. Да, на Джо был повязан строгий чёрный галстук, вместо забавной белой "бабочки". А на голове он носил не цилиндр, и даже не шляпу-федору, а твидовую кепку с рисунком в "ёлочку".
Одеяние Гувера говорило: "Я важен. У меня
