Санкт-Петербург - Михаил Леккор

Пораскинул мозгами. Часть привозимой соли придется отдать его трактирам (их уже стало четыре). Трактиры пошли под незатейливым брендом «Под стаканом», при чем один из них, получив статус «господский», стал называться «Под бокалом». Туда, по указанию Дмитрия, пускали только в господском платье, а оборванцев вежливо отворачивали. Нечего простонародью смотреть, как господа отдыхают.

Сначала трактиры Дмитрия были единственными и он вовсю снимал сливок за счет, прежде всего, количества. Но потом появились конкуренты, чуть ли не по указанию царя. И хотя цены здесь были немного выше, часть потребителей из трактиров Дмитрия все равно уходила.

С этим приходилось мириться, но не забывать. Хорошо просоленные дешевой солью блюда будут дополнительным условием дальнейшего существования трактиров.

Но по-настоящему он закрыл «солевой вопрос» только в конце лета, когда уже в Санкт-Петербург приехала Даша и актуально прозвучала тема их свадьбы.

Закрыл он, если и не громко, то очень эффективно. Специально пригласил Петра на свой рынок. К тому времени ему перестали нравиться городские рынки и он выклянчил-выбил у царя разрешение открыть на своей земле собственный рынок под своим контролем. Его люди — крестьяне и ремесленники — производили большой объем продукции и он не понимал, почему он должен отдавать это важное, пусть и трудоемкое, и, господа, прибыльное дело.

Петр, разумеется, был не дурак, и Дмитрию пришлось не только клятвенно обещать три НЕ: не врать, не утаивать прибыли и не прятать продукцию, продавая вне города, но и выполнить условие: царь поставил трех приставов, имеющих право влазить во всякие мелочи рыночного хозяйства, но не имеющих право как-либо вмешиваться. И, что особенно понравилось Петру, со всех продавцов согласно данным приставов, в совокупности выводилась единая сумма пошлин, которые барин немедленно платил государство, а уже потом потихоньку возвращал себе с продавцов.

Такая щедрость Дмитрия была вызвана тем, что помимо государственного налога, с продавцов брали много других повинностей, полузаконных и совсем незаконных. Большую часть Дмитрий сразу же закрыл, но часть оставил, и теперь они составляли его чистую прибыль.

Проще говоря, денег Дмитрий с продавцов и покупателей брал куда больше, чем платил государству, и этого было достаточно, чтобы он вцепился в рыночную тему.

Но, главное, через рынок он осуществлял контроль ремесленной и сельскохозяйственной продукции. Рыночный принцип: если продукция излишне дешева, скупать ее на свои склады, слишком дорога — наоборот, продавать. Покупателям тоже выгодно: во-первых, разнообразие, во-вторых, умеренная рыночная цена. Ну а если есть где цена дешевле, то пожалуйста, мы не запрещаем, покупайте там!

Вот на такой рынок привел Дмитрий царя. Обозрев рынок, Петр обиженно засопел. Сразу увидел, тут всего былобольше — товаров, продавцов, покупателей. И, конечно, денег.

— Рыночные повинности все оплачиваются? — спросил он, естественно, не Дмитрия, а старшего пристава Николая Пщеницина.

Николая по обычаю того времени, частично купили, частично припугнули и Дмитрий был за него спокоен. Если что, ему было обещано, «посодействовать» отправку его в кузницу или на лесопилку. Работу не только более тяжелую и страшную, но и менее оплачиваемую.

И старший пристав не подвел. Он ни на мгновение не задумался, уверенно кивнул, а затем объявил, что все отчетности им присылаются.

— Смотри, государь, что я тебя вел-то, — Дмитрий торжествующе показал рукой. Про повинности он сознательно не говорил, зато про рынок мог рассказывать часами.

Петр посмотрел, забыл о своих вопросах. На досочке, прямо на траве, в небольших берестяных емкостях была рассыпана соль. Белая, мелкая, так и просящая в рот. Привозная же издалека на этот раз была серая, сорная, совсем не сравнимая с местной.

Петр, по своей монаршей привычке никого не спрашивать, схватил щепотку соли-, бросил в рот. Дал оценку:

— Вкусно, черт побери. Хорошо работаешь!

Это был уровень воспитания той эпохи. Что царь, что крестьянин или горожанин, лезли в кринки или берестяной стакан, не раздумывая. И ничего, что руки грязные, все в бактериях и микробах.

Продавщица — ядреная молодая баба, поставленная самолично Дмитрием, тоже ничего в этом не увидела, только мило улыбнулась. Улыбка ей очень подошла.

Петр задал следующий вопрос:

— Почем?

Ответ для царя был не вдохновляющим:

— Четыре гривенника.

Получалось, даже дороже, чем привозная. Красивая и дорогая, — в глазах царя вырисовывался вывод: — проще все же брать серую.

Дмитрий не выдержал и зло закричал:

— Варька, кобылья дочь, я тебя как учил отвечать!

— Ай, — попыталась разжалобить барина проштрафившая баба. Помня, что еще красива и пригожа, построила барину глазки, жалобно сказала:

— Все же и так спрашивают в пудах. Что ж повторятся, али больше нечего сказать?

Дмитрий этим не был утешен. Уйдет царь, обязательно прикажет высечь. Вот ведь дура, так подставила перед государем. Ничего, он еще научит ее родину любить. Да, кстати и бабьим языком вертеть. Ну а пока все внимание царю. Не дай бог, он что-то прослушает или тот не поймет, не увидит.

— Пуд — сорок копеек? — Петр, наконец, обрадовался, он-то как раз спрашивал в фунтах, оттого и не утешился. Довольно повернулся к Дмитрию, — довел-таки солевое производство до массового объема. Многие не верили. Я, честно говоря, тоже. А ты вон как, молодец! А баба, — он взял ее за подбородок, поднял лицо вверх, полюбовался, — красивая, тело приличное. Больше с нее и не требуется, сам думай!