весёлый визг на самую вершину копёнки. — Пожалуйте, вашество, подсажу.
Виктор артачится не стал, с его руками и ногами, непонятно откуда растущими, забраться туда, на верхотуру, не стоило и пробовать.
Приключения по дороге, как и положено приключениям, приключились. Степан этот не зря лошадью с земли управлял. Он так телегу поставил, что она шла между полос колеи. По самому краешку постоянно лавируя, но получалось. А в одном месте, когда уже почти в село въезжали то ли, лошадь оступилась, то ли колея расширилась, но одно колесо в неё въехало и телегу перекосило. Сначала Машка с верхотуры с визгом съехала, увлекая за собой половину копны, а следом и Сашка-дурень. Слава богу уже на упавшую траву. Упал он плечом и мог с такой высоты и сломать чего или вывихнуть.
Дядька Семён обматерил лошадь, потом обматерил какого-то Илью и стал выуживать детей из травы. Достал, поставил и отряхнул.
— Дойдёте до дома, а то мне теперь собирать часец целый. Эх, не успею сегодня серпы поправить, — он опять прошёлся по кобыле — Клуше и неизвестному Илье.
— Вы кузнец? — ляпнул Виктор. Как уж получилось.
Ответила за мужика Машка.
— Это наш кузнец дядька Степан, он моей матери брат.
— Можно я зайду к вам завтра? — обрадовался Кох, он уже запланировал себе осмотреть кузню в ближайшее время, а тут и случай подвернулся. Машка хоть со второго раза, но перевела. Нужно короче предложения строить, решил Виктор.
— А чего, утром и заходьте. Молочком парным угощу.
Событие четырнадцатое
Вопрос, который ставит меня в тупик: сумасшедший я или все вокруг меня?
Альберт Эйнштейн
Кузница несмотря на ранее утро уже грохотала. С зевающей Машкой Виктор Германович пришёл на окраину села к её дядьке Степану до завтрака, на кухне взял для них заготовленные с вечера пирожки, уложил в солдатский сидор, найденный где-то Машкой, и, повесив его через плечо, пошкондыбал. Оказалось, что идти прилично. В Болоховском противопожарные мероприятия соблюдались, и кузницу отнесли на другой конец села, подальше, и от барского дома тоже подальше, чтобы не будил господ перестук молотков и звон железа. При этом и розу ветров учли, чтобы дымила в сторону полей, на восток. Почти тот же километр и получился. Ну, хоть дорога поприличней и про туесок с водой заранее озаботился Сашка-дурень. Как и о том, чтобы через два часа их управляющий Иван Карлович на бричке забрал. Ноги и так ныли с непривычки после вчерашнего путешествия.
Громко. Вот такое впечатление сложилось у Коха, когда он к кузне подошёл. И дымно. Ворота были открыты настежь, но со света, что там творится внутри, не поймёшь. Тут звон прекратился и два пацана вышли из черноты помещения, на ходу кланяясь барчонку. Виктор чуть и сам головой не кивнул в приветствии, вот бы пацаны удивились. Хотя, дурень же, чего с него взять. Дурень может кланяться крестьянским пацанам.
Виктор не просто так из спортивного интереса на кузницу попёрся, во-первых, решил проверить вещь одну. Указ один. У их директора генерального в питомнике на стене в рамочке был красиво оформленный указ Петра. Того самого — первого. За дословность Кох не поручился бы, но общий смысл такой: «Понеже в здешних краях в Курляндии, в Лифляндии и в Пруссах у мужиков обычай есть, что вместо серпов хлеб снимают малыми косами с граблями, что перед нашими серпами гораздо споро и выгоднее, что средний работник за десять человек сработает». Ниже была дата — 1721 год. Сто с лишним лет прошло, интересно было Виктору, а чем сейчас косят сено и всякую рожь? Где ещё узнать, как не в кузнице у кузнеца.
Кузнец вышел, прямо как в фильмах показывают, в фартуке кожаном длинном и с полотенцем, физиономию вытирающий.
— О, Машутка? Доброго здравия, Вашество, — кузнец как-то немного картинно поклонился, — ранняя вы пташка.
— Можно я осмотрюсь? (Оно я омось).
— Саша спрашивает, можно ль поглядеть, — как эта пигалица его понимает? Или почему другие не понимают?
— Осторожно только, горн горячий и сажа там. Ваньша, проводи барчука, а я схожу из лубца молочко свежее, как обещал, достану. Угощу, с хлебушком скусно.
Виктор Германович со свету не сразу привык, но потом освоился и, положив руку на плечо пацану с него примерно ростом, прошелся, заглядывая во все углы. Меха стояли ножные. Вполне себе прогрессивно. На столике прядом с наковальней лежали серпа два и какая-то непонятная штука больше всего похожая на оружие орков, как их в фильмах изображают. Такой непонятный огромный серп. Литовки тоже была. Ну, одно дело сделал, убедился, что косы уже есть в России, даже в глубинке в восьмидесяти километрах от Тулы.
Кох потрогал орочий ятаган и хотел было уходить уже, но тут натолкнулся взглядом на вторую вещь, которую не ожидал здесь увидеть, и которую хотел выпросить у мужа сестры… Как там — шурин? Деверь? Зять? Пусть будет — зять. Приставленный к горну стоял ствол штуцера. Кох попросил парня, мычанием и тыканьем пальца, подать его и когда уже совсем зубами начал скрежетать от бестолковости пацана, тот догадался и сунул Сашке-дурню ствол. Точно от штуцера. Вон нарезы и понятно почему он здесь. Шестигранник был и раздут в одном месте, и трещина шла через весь почти. Именно, стволы бракованные от мушкетов Виктор Германович и хотел попросить у мужа сестра Ксении — прапорщика в отставке князя Николая Ивановича Болоховского. Нет, дальнобойную снайперскую винтовку он изобретать не собирался. Совсем другая была идея, никак не связанная с войной.
Связана идея была…
Событие пятнадцатое
Готовь сани летом, а самогон втихаря.
— Мужик, самогон варишь?
— Зачем? Так пью.
От нечего делать пьют только недалекие люди. Умный всегда найдет причину.
Услышал разговор матушки — княгини с немцем управляющим Кох можно сказать, что и случайно, он днём обычно до этого под лещинами у озера сидел, Интернационал распевая, а тут повариха выдала им не обычные пирожки с мясом или капустой, а сладкие с малиной. Объеденье, вот эти вкусные пирожки и кончились вдруг неожиданно. Только были в холщовом мешочке, и вдруг бамс, и пришлось с переводчицей последний пополам делить. Жаба поворчала, даже поскулила. Так-то живот оттягивала приятная ноша, а при этом желание не пропало поглощать
