Герой Советского Союза.
Рассказ о моих, чудесным образом появившихся сверхспособностях и знаниях, стал уже довольно привычным и укладывался, даже в неспешном изложении, в десять-двенадцать минут. Проверено.
— Слушаешь, — как будто фантастическую приключенческую книжку читаешь, — сказал Береговой, когда я закончил. — Был обычный советский мальчишка, потом чуть не погиб под колёсами грузовика и неожиданно приобрёл какие-то невероятные знания и умения.
— Как будто с неба они на тебя упали, — сказал Быковский.
— Может, и с неба, — сказал я.
— Как это? — космонавты переглянулись.
— Если под небом понимать не верхний слой атмосферы, а то, о чём писал великий русский учёный Владимир Иванович Вернадский, — сказал я.
— Ноосферу? — вспомнил Быковский.
— Её, — подтвердил я. — А также некое гипотетическое информационное поле Земли, где уже находятся все знания и изобретения. Тот самый ящик, о котором говорил отец Кабани из повести братьев Стругацких «Трудно быть богом». Сунул руку — р-аз, и достал!
— Читал, помню, — сказал Быковский.
— Я не читал, но что-то слышал о таком информационном поле, — признался товарищ генерал-майор, но… — он неопределённо помахал рукой в воздухе. — Это же мистика какая-то, нет?
— Ну почему же сразу мистика, — произнёс я уверенно. — Некоторые философы полагают, что учение о ноосфере Вернадского и Пьера Тейяра де Шардена берёт свое начало непосредственно от работ Маркса. А ноосфера и упомянутое информационное поле коррелируют друг с другом самым непосредственным образом.
— Интересно было бы услышать фамилии этих учёных, — усмехнулся Быковский. — Но мысль интересная, не спорю.
— Судите сами, — продолжил я. — Вернадский утверждал, что для успешного и счастливого развития человечества необходимо равенство людей всех рас и религий; определяющее участие народа в вопросах развития государства; свобода научной и инженерной мысли; уничтожение голода и нищеты; выход в космос, освоение и обживание Солнечной системы; новые, практически неисчерпаемые источники энергии; разумное преобразование Земли; недопустимость войн, наконец. Чем не марксизм? Да эти пункты хоть завтра можно включать в планы построения коммунизма.
— Красиво излагаешь, — тонко, по-лисьи, улыбнулся Быковский.
— Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, — сказал Береговой. — Вернадский, ноосфера и всё прочее — это, конечно, хорошо и даже прекрасно. На практике что?
— На практике я предлагаю поставить хороший, уже проверенный заводскими испытаниями гравигенератор на ракету «Протон» с космическим кораблём «Союз» и полететь на Луну, — сказал я.
— Ни больше, ни меньше, — засмеялся Береговой.
Быковский был серьёзен.
— Вы же сами говорите, что конструктора ракетной техники аж подпрыгивают от нетерпения, — продолжил я. — Правильно делают, я тоже с ними говорил. Что даёт нам гравигенератор? Массу ракеты и корабля вместе с полезной нагрузкой он, понятно, не уменьшит, а вот гравитационную постоянную изменить может. Посредством нейтрализации гравитационного поля Земли или любого иного небесного тела или объекта. Теперь давайте представим, что ракета с кораблём стоят на Байконуре, на старте. Включается гравигенератор, и вот уже сила тяжести вместе с ускорением свободного падения уменьшается… ну, пусть в десять раз.
— Вторая космическая скорость, — сказал Береговой.
— Была одиннадцать и две десятых километра в секунду, а стала, один, — подхватил Быковский. — Примерно. Точнее — считать надо.
— Вот вам и фантастика с реальностью, — сказал я. — И сколько в этом случае полезной нагрузки поднимет на орбиту тот же «Протон», и с какой скоростью и какими затратами топлива мы долетим до Луны?
— Мы долетим, — с акцентом на «мы» произнёс Береговой. — Прости, Серёжа, но ты ещё маловат, чтобы на Луну летать.
— Ага, — сказал я. — Как гравигенератор построить — не маловат, а как лететь… Но я согласен, что этот вопрос можно обсудить и позже.
Космонавты засмеялись. Я тоже.
— Значит, возражений нет? — спросил я, когда смех утих.
— Ещё каких-то три года назад я бы ухватился за это предложение обеими руками, — сказал Валерий Фёдорович Быковский. — Больше того, я и сейчас об этом мечтаю. Однако вынужден задать вопрос.
— Зачем, — сказал Береговой и кивнул понимающе.
— Именно, — сказал Быковский. — Зачем? Даже с гравигенератором -это всё равно очень дорогое удовольствие. Престиж? Так американцы нас уже обогнали.
— Им проще, — добавил Береговой, — они деньги печатают, весь мир, считай, на доллар подсажен, как на наркотик. А мы на свои кровные рубли живём. И всё равно в декабре крайний раз полетят. «Апполон-17». Насколько мне известно, конечно. А мне известно.
— Отсутствие новой научной ценности и непомерные расходы американских налогоплательщиков, — явно процитировал Быковский. — Даже они поняли, что нечего пока на Луне человеку делать.
— При вчерашних обстоятельствах — да, нечего, — сказал я. — Но уже сегодня обстоятельства изменились.
— И как же они изменились? — поинтересовался Береговой.
— Энергия, — сказал я. — Миром будет править не тот, у кого много долларов, золота или даже нефти, а тот, у кого много дешёвой энергии. Луна — это и есть то самое море. Более того — океан.
— Поясни, — попросил товарищ генерал-майор.
Я пояснил.
Сначала повторил те же аргументы, которые приводил в разговоре с Фёдоровым и Березняком по поводу сверхпроводимости и месторождений редких земель, которые наверняка на Луне имеются в достаточном количестве. А затем выложил новый, который приберегал в качестве козыря:
— Гелий-3. Изотоп гелия. Два протона один нейтрон. На Луне его должно быть до фига и больше.
Почему я делал столь смелые предположения? Очень просто. На спутнике Гарада — Сшиве, очень похожей на Луну во всех смыслах, силгурды давно добывали и редкоземельные металлы и гелий-3 в необходимых количествах. Если всё это есть на Сшиве, должно быть и на Луне. Более того, мне было совершенно точно известно, что он там есть.
— Вы, конечно, знаете,
