… Не удалось. Новые танки все еще не прибыли, а машины с капремонта… О, Господи, зачем же мне еще и это наказание! Двигатели только что не рассыпаются на ходу, сервоприводы барахлят у каждой второй коробки, а у каждой первой — вообще не работают. Короче говоря, выводить это на парад, даже в части, я не стану. Ничего, пройдет личный состав парадным маршем и хватит…
…Но мне не удается провести даже такой парад. То есть парад, разумеется, проходит, но без меня. Пятого ноября мне доставляют приглашение на парад в Москве. Забавно: я четырежды проходил по брусчатке Красной площади в строю колонн, но ни разу не сподобился на приглашение. Всегда по приказу. Что ж, посетим…
— …Господин полковник, разрешите, — это Лагутин, мой денщик. — Ваш мундир. — На кровать ложится отглаженный китель. — Любовь Анатольевна ждут Вас в столовой.
Ну, насчет «ждут», это он, конечно, преувеличивает. Как и большинство женщин Любаша органически не умеет собираться быстро. Одеваюсь, натягиваю начищенные до зеркального блеска сапоги. Все, что Лагутин умеет делать хорошо, так это чистить сапоги и гладить мундир, да еще заваривать чай, но для денщика этого достаточно. Теперь «сбруя» — портупея и ремень с кортиком и кобурой.
— Ну что, Костя, как я выгляжу?
— Великолепно, господин полковник, просто великолепно. Я могу быть свободным?
— Свободен. Иди-иди, погуляй для праздничка. — я протягиваю ему десятирублевку. — Бери, но учти: попадешься патрулям в пьяном виде — с «губы» вытаскивать не стану. Отсидишь свое, а в бригаде я еще добавлю. Все понял? — я стараюсь быть грозным.
— Так точно, господин полковник — рапортует молодец и исчезает.
Он, конечно, напьется, и, конечно, попадет к патрулям. И, конечно, схлопочет пять суток гауптвахты. И, конечно, мне придется звонить начальнику «губы», моему старому знакомцу, подполковнику Бессонову, с которым мы учились в Академии… Самое интересное: мы оба это знаем. Ну, не могу же я, в самом деле, обойтись без такого замечательного, услужливого и исполнительного денщика…
— Родная, ты готова?
— Подожди, ты что не видишь, мне еще надо подкрасится.
— Милая, но ведь до начала парада осталось всего сорок минут, пускать на трибуны прекращают за пятнадцать, а ведь ты не сможешь идти быстро…
— Ничего, пропустят, — моя благоверная вынимает изо рта еще одну шпильку, вставляет ее себе в прическу и критически осматривает в зеркало результат, — покажешь им Знак Героя и пропустят. Никуда не денутся.
За что я всегда любил свою супругу, так это за несгибаемую уверенность в том, что не она должна подстраиваться под людей, а люди — под нее…
…Мы мчимся по Александровскому саду. До парада — 19 минут. Ей-ей не пустят. Однако! И впереди, и позади нас торопятся такие же пары. И пусть меня повесят, если хоть один из мужчин не был готов минимум за час до парада…
… Ф-у-ух, успели. Держа свою благоверную за руку, я пропихиваюсь вперед. Для Героев России выделен отдельный сектор. Ну, соратник, соратник, что ж ты встал-то аки соляной столп? Нет, я здесь не останусь, мне во-он туда…
— Внимание, внимание. — разносится над площадью голос Левитана. — Работают все радиостанции Союза.
С неба падает легкий снежок. Затихли трибуны, замерли шеренги войск. Бой курантов на Спасской башне разливается словно над всей землей, над всем миром. С десятым ударом на трибуне мавзолея появляются руководители страны. Прищурившись, я различаю их знакомые лица. Вот идет министр по делам национальностей Джугашвили, в простой шинели и фуражке, вот министр среднего машиностроения Берия со знаменитым пенсне на умном и строгом лице, вон на трибуне стоит министр авиации Северский, а рядом с ним — министр здравоохранения профессор Менгеле. Русские, немцы, грузины, армяне — плечом к плечу стоят они, наши вожди. И в центре — человек, которого знает весь мир, тот, на кого с надеждой и любовью смотрят миллионы людей по всей земле, наш Александр Павлович Кутепов! На трибунах — безумство. Прямо над моим ухом кто-то отчаянно орет "Ур-а-а!", и лишь через несколько мгновений я понимаю, что это я ору. "Ур-а-а!" кричат рядом со мной Любаша и солидный человек в расстегнутом пальто, под которым виден знак Героя Труда, молодой немец в форме и широколицый монгол, высокий кавказец в статском мундире и летчик с обветренным лицом. Но вот трибуны стихли. Из ворот Спасской башни выезжают всадники. Командует парадом генерал-полковник Рокоссовский, принимает парад генерал-фельдмаршал Сахаров.
Генералы объезжают войска, и динамики голосом Левитана комментируют происходящее. Над площадью летит "Раз… двай!.. А-а-а-а!" Наконец, смотр войск окончен. Сахаров с адъютантом подъезжают к мавзолею. Он всходит на трибуну и встает по правую руку от Верховного. Александр Павлович чуть придвигается к микрофонам.
Вначале он поздравляет весь народ России с годовщиной первой попытки патриотов взять власть в стране. Потом говорит о нынешнем положении в мире.
— Наша Родина идет вперед уверенно и спокойно, точно могучий корабль разрезает волны бурного океана. И нет таких сил, что свернули бы нас с выбранного пути. Мы показали всему миру, что бывает с врагами нашего Отечества, когда миллионы патриотов берутся за оружие. Подлые наймиты плутократов в бессильной злобе потрясали кулаками, стремясь задавить, уничтожить вольную и могучую Россию. Где они теперь?
Я невольно расправляю плечи. Да, мы раздавили жидовскую гадину в Англии, Франции, Польше, Румынии, Турции, Китае. Мне есть что вспомнить. Как начиналась эта война, когда укрепления на Сунгари и КВЖД захлебывались в крови, когда погибал, но не сдавался Тихоокеанский флот, когда мы рвались через выжженную солнцем пустыню, мечтая о глотке воды больше, чем о жизни. Как война продолжалась, когда наши полки сражались, ломая врагам хребты, и платя за победу самой дорогой ценой на свете — своей кровью и дыханием. И как она кончалась, когда мы давили гусеницами японцев и англичан, когда при виде одного танка с молнией на броне сдавались десятки французов и сотни китайцев, когда мы мчались вперед, обгоняя бегущего врага, ротами принимая капитуляции дивизий…
— Но еще остались в мире те, кто точит свой нож, готовясь вонзить его нам в спину. От имени всей России, от имени всего нашего народа, от Вашего имени, братья и сестры, я говорю им: "Не выйдет!" Никогда не будет по вашему, господа. Чтобы остановить вас, мы не остановимся ни перед чем и, если нас к этому принудят, мы снова поднимем винтовки, встанем к орудиям, сядем в бронированные чрева танков и кабины самолетов, поднимем флаги на наших кораблях. И тогда — тогда берегитесь, ибо мы не дадим вам пощады!
