По окончании Отечественной войны и заграничных походов подполковник Суворов долгое время командовал 2-м батальоном своего полка, находясь в резерве. В линейные части вернулся в Крымскую кампанию. Отличился в Балаклавском сражении, выведя из боя не только свой батальон, но весь Полоцкий полк, понесший колоссальные потери, особенно в офицерском составе. В результате до конца кампании, находясь в звании подполковника, командовал всем полком. Однако, получив полковника, остался начальником штаба полка. Формальным поводом для этого послужило его ранение.
Вышел в отставку Сергей Васильевич в чине генерал-майора, начальником штаба 12-й дивизии генерала Паскевича после Русско-персидской войны, вскоре после этого он умер. Как написал о нём премьер-министр Великобритании герцог Веллингтон: «Этот человек жил одной войной, и умер, лишившись её».
На похороны генерал-майора прибыли из-за границы весьма уважаемые люди. В том числе и вышеупомянутый герцог Веллингтон.
Эпилог.— Значит, это и есть Гленмор? — спросил я у капитана Мак-Бри.
— Именно, — кивнул шотландец.
Гленмор менее всего напоминал горскую деревню из произведений Стивенсона. В общем-то, это был самый обычный небольшой городок. Никаких землянок и гордых highlanders в килтах и тартанах, лишь для виду перехваченных нитками между ног. Мимо нас, раскланиваясь с доблестным капитаном британской армии, шагали господа и дамы. Мы кивали им в ответ, с некоторыми Мак-Бри знакомил меня. Конечно же, никого я не запомнил, но это не важно.
После «жёсткой посадки» дирижабля «Leibstandarte SS Adolf Hitler» на Лондон, я провалялся в переполненном госпитале несколько недель. Как узнал позже, мне очень повезло попасть госпиталь, к чему приложил руку генерал Уэлсли. Многие, менее удачливые, остались лежать на улицах в так называемых госпиталях под открытым небом, где к ним иногда приходили фельдшера, да регулярно выносили трупы.
Орден Подвязки, которым меня наградил его британское величество Георг Третий, получал за меня граф Черкасов и в формулировке наградного патента меня до сих пор веселят зачёркнутые слова posthumous patent.
— Сто лет проживёте, — сказал мне Уэлсли, вручая мне орден вместе с патентом. — Верная примета.
Когда он ушёл, ко мне в комнату ввалился Мак-Бри. Он также был ранен в бою и теперь из-под мундира его виднелись белоснежные повязки.
— Пришли напомнить мне о слове, сударь? — усмехнулся я.
— Нет, конечно! — вскричал капитан. — Как вы могли подумать об этом! Я пришёл поздравить вас!
Он крепко пожал мне руку.
— Когда отправляемся в твой родной Гленмор? — спросил я у него.
— Как только ты скажешь, — пожал плечами я. — Я в отпуске, так что теперь всё зависит только от твоего здоровья.
— Тогда, сударь, — сказал я, — мне осталось только уведомить об отлучке графа Черкасова. И можно ехать.
В Гленморе Мак-Бри принадлежал основательный дом в три этажа. Как объяснил мне по дороге капитан, изначально дом был одноэтажным, но со временем его достраивали.
— Так что фундамент и первый этаж его, — закончил Мак-Бри, — помнят ещё Вильяма Уоллеса и Роберта Брюса.
Встречали нас два молодых человека. Один гренадерского роста с короткими каштановыми волосами. Он широко улыбался Мак-Бри и, казалось, готов был прямо сейчас заключить его в объятия, мешало только моё присутствие. Второй ниже ростом, на фоне приятеля кажущийся даже несколько щуплым, светлые волосы его были подстрижены ещё короче.
— Привет, молодые люди! — весело сказал им Мак-Бри. — Это, Роберт, тот самый капитан Суворов, о котором я писал тебе.
Светловолосый молодой человек подошёл ко мне и долго глядел в глаза.
— Значит, это вы убили моего отца, — сказал он. — Давно хотел посмотреть на вас.
— Была война, — ответил я, — которую сейчас называют большой ошибкой. Так что в этом повинны скорее немцы.
Он кивнул, и капитан представил мне своего сына, Карла Мак-Бри. Он держался куда веселее своего кузена, хотя было видно, что на его отношение ко мне легла тень, вызванная смертью родственника.
Войдя в дом, я обнаружил, что он также ничем не отличается от домов в любой другой стране. Хотя бы и России.
Мы расселись на одной стороне длинного стола. Служанки принесли еду, и мы с капитаном отдали должное ей и местному пиву. Ну, а после обеда, в большой зал вошли волынщик и несколько музыкантов. И начались танцы. Казалось, шотландцы зависают в воздухе, лихо отбивая при этом каблуками. Пришли и молодые девушки, и меня затащили в какой-то простой танец, которому обучали на ходу. Я путался и весьма криво махал ногами, вызывая взрывы смеха у собравшихся представителей клана Мак-Бри. Но смех этот был не обидным.
А когда сын капитана, Карл Мак-Бри, встал вместе с сыном Хэмфри, Робертом Мак-Бри, на танец, восходящий к временам воспетого Шекспиром Макбета, где надо было отплясывать на сложенных крестом палаше и ножнах, я шагнул к Роберту и сказал:
— Роберт, — я протянул ему палаш, — это меч твоего отца. Я приехал сюда, чтобы вернуть его в ваш клан. Только не советую впредь снимать его со стены.
— Почему? — спросил у меня молодой человек на вполне сносном французском.
— В Испании один паладин рассказал мне легенду о мечах, что напились крови людской и теперь превращают людей в безумцев. Не знаю, правда ли это, но иногда мне кажется, что я не могу совладать с ним.
— А может и так, — заметил капитан Мак-Бри. — Он ведь был выкован, чтобы убивать красномундирников, потому и попал в руки к Суворову. Меч ведь не разбирает, что мы сами стали теперь красномундирниками, верно?
— Но ведь негоже вешать славный меч на стену, — сказал самый пожилой представитель клана.
— Войны пока нет, — беспечно отмахнулся Карл Мак-Бри, — а когда придёт что-нибудь придумаем. Верно, отец?
— Это решать теперь Роберту, — ответил капитан. — На будущую войну он возьмёт этот палаш или оставит его висеть на ковре. Тем более что воевать нам теперь плечом к плечу с вами, против Бонапарта, а ни один лягушатник не одолеет шотландца в рукопашной.
После налёта на Лондон немецких дирижаблей наш государь разорвал дипломатические отношения с Францией. Хотя было понятно, что это лишь формальный повод, наглость Бонапарта, требующего всё новых войск для поддержки его Великой армии, готовящейся к десанту на Альбион, перешла всякие границы. Особенно же возмутило государя, как поведал мне Ахромеев со слов графа Черкасова, что немцы, вновь сменившие сторону, снова ставшие союзниками Бонапарта. Воевать плечом к плечу с тем, кто бомбил Лондон и убивал без счёту мирных жителей, в русской армии никто не хотел. Так что дело явно шло к войне с Францией.
