Упоминание о Колывани ей понравилось, но своего неуемного желания совместить одно удовольствие с другим Мария Владимировна не оставила и грудным голосом недвусмысленно намекнула, что ей в ентом граде боязно, а особливой надежи на ночные караулы из стрельцов она не питает. Вдруг да кто-то проберется в терем к бедной вдовице, посягнув на королеву. При этом ее пышная грудь столь встревоженно заколыхалась, что стало ясно – этот вопрос действительно заботит ее не на шутку. В смысле, проберется или нет.
Пришлось разочаровать, незамедлительно уверив, что бояться ей нечего, поскольку стража у входных дверей вполне надежна. Что же касается потайных входов и выходов, через которые коварные злоумышленники могут пробраться незамеченными, то я сам, невзирая на занятость, потратил два часа на их поиски, но таковых не обнаружил.
– Выходит, ко мне в опочивальню никто не ворвется, – уныло подытожила королева, явно не обрадовавшись столь приятному известию.
Оставалось старательно подыграть. Изобразив на лице глубочайшее сожаление и сокрушенно разведя руками, я грустно произнес:
– Увы, государыня. – Но тут же оставил ей надежду на перспективу: – Однако полагаю, что в Колывани… Впрочем, загадывать, согласно русскому обычаю, негоже, потому умолчу.
На том и расстались.
Меня ждали гвардейцы, а также новые впечатления от взятия епископского замка Кальве, за которым последовал орденский замок Тоолсе и монастырь Калга, в который сутками ранее наведались благочестивые паломники, желающие поклониться святым мощам, хранившимся в монастыре. Об остальных пустячках умалчиваю, поскольку усадьбы в счет не беру. И везде рядом со мною в нарядных одеждах Годунова восседал на белом коне Емеля.
Меж тем сам Годунов столь же успешно овладел Везенбергом, которому вернули прежнее название Раковор, затем Поркуни и какой-то Тапой или Тяпой, поди пойми.
Далее наши рати, которые изрядно поредели – сказывалось временное отсутствие четырех сотен, оставленных до прибытия стрельцов, – в установленный еще в Ругодиве день соединились. Впереди стояла Колывань, которой теперь навряд ли стать Таллином, а тем более Таллинном. Вот только не следовало забывать, что пока ее называют Ревелем и для его окончательного переименования придется потрудиться.
Но тут меня выручила погода…
Морозы стояли лютые, градусов эдак под тридцать, так что ландскнехтов, стоящих в ночных караулах, беспокоило лишь одно – как бы не окоченеть до утра. Это мои были экипированы соответственно – теплые овчинные полушубки, шапки-ушанки и толстый слой гусиного жира на лице плюс валенки на ногах.
Именно из-за морозов ориентироваться моим гвардейцам было проще простого – по кострам, которые караульные разводили на крепостных стенах. Брали их прямо там же, возле них, подобно белым дьяволам неожиданно вылетая из темноты. Три четверти стражников не успевали даже вскочить на ноги, будучи либо полусонными, либо полупьяными, а в основном и теми и другими одновременно. Не зря же мои псевдокупцы, исключительно из чувства жалости – брат точно так же служит по соседству в Лоде и тоже ужасно зябнет, – не пожалели двух здоровенных двухведерных бочонков спиритус вини, в изобилии имевшегося в обозных санях.
Всех пленных мы так и оставляли лежать поблизости от пламени. Правда, подкидывать в угасающий костер новые поленья было уже некому, но я рассчитывал за пару часов управиться окончательно и вернуться к нашим баранам. Наручных часов при мне не имелось, но бой городских я слышал хорошо, так что могу с уверенностью сказать, что мы опередили намеченный мною график, управившись за полтора.
В казармах все тоже обошлось без единого выстрела – аж неинтересно. Где романтизьма?! Где ночная перестрелка?! Где отчаянные схватки и звон сабель?! Ничегошеньки. Нет, я-то был этому весьма рад, а вот некоторые из гвардейцев и впрямь слегка расстроились, отчего на следующий день с горя перепировали, благо что я подбил Годунова объявить по случаю удачного взятия столицы Ливонии лишних трое суток отдыха.
К этому времени представителей от взятых городов у нас скопилось предостаточно – аж четверо у меня и трое у царевича, и все они втолковывали местному начальству политику партии и нового правительства, которое, по их словам, выходило куда лучше прежнего.
Впрочем, обыватели сами воочию убедились в этом в первое же утро после взятия. Это в прежние набеги рати Иоанна Грозного устраивали дикие свистопляски с жуткой резней, разудалыми пожарами и лютыми грабежами. Мои же гвардейцы вели себя с горожанами не просто весьма пристойно или образцово – скорее уж подобно ангельскому воинству, сравнение с которым еще больше подчеркивал белый цвет их маскхалатов. Они никого не обижали, рожи никому просто так, походя, не чистили, не говоря уж о том, чтобы убивать, насиловать или нахально врываться в дома и тащить из них что ни попадя, ибо королева Ливонии строго воспретила обижать ее подданных. Посему бюргеры Колывани – теперь уже можно называть ее именно так, – поначалу глядевшие на моих ребят с опаской, к обеду успокоились, а ближе к ужину принялись умиляться и… сами стали приглашать их к себе в гости, радушно угощая.
Сплошная идиллия, да и только.
Соответственно, и прибывшую через три дня Марию Владимировну местные жители встречали, почтительно кланяясь и совершенно искренне, без малейшей фальши улыбаясь ей, а уж сколько комплиментов она получила в первый же вечер – и не сосчитать.
Единственное, что слегка разочаровало бывших ревельцев, так это то, что русские гости, за исключением Федора Борисовича, меня и брательника, совершенно не умеют танцевать. Признаться, когда мы появились в городе, кроме вальса тоже ничего не умели, но по моему настоянию принялись старательно учиться этому с первого же дня.
Царевич, правда, слегка поупирался, мол, ничего хорошего в этих хождениях друг возле дружки и подпрыгиваний время от времени он не видит. Пришлось напомнить ему, что мы прибудем в Москву, образно говоря, с корабля на бал, а там приглашенные Дмитрием на свадебные торжества ляхи непременно будут танцевать. Нам же, как героям-победителям, бравым полководцам и вообще парням хоть куда, никак нельзя ударить в грязь лицом на их фоне.
Мрачных лиц на балу я заметил только два. Первое у все того же генерал-губернатора, который в тот момент, очевидно, продолжал гадать, что ответить королю на вопрос, как случилось, что город оказался сдан неприятелю без единого выстрела.
Второй сумрачной особой была королева, неприязненно следившая, как оба князя Мак-Альпина танцуют с какими-то девками, у коих ни кожи ни рожи, причем за моим братцем она наблюдала куда пристальнее, чем за мной, чему я весьма порадовался. Однако в отличие от генерал-губернатора вскоре она просияла и по окончании танца поманила к себе Александра.
