Получалось, что решающий перевес над остальными кандидатами будет иметь тот, за чьей спиной встанет больше хорошо организованных вооруженных людей.
В самом начале, разумеется. Потом-то появится столько факторов, что не сосчитать, но в первые часы после убийства Дмитрия главным будет именно тот, на чьей стороне окажутся стрельцы.
Конечно, десятнику командовать полком или даже сотней никто не позволит, но речь шла о другом – только передать стрелецким головам грамотки, то есть окончательно их подтолкнуть на нашу сторону, ну и сказать, кого надлежит вывести на Лобное место.
Все обращения к стрелецким головам были написаны от моего имени. Во-первых, у меня не имелось печати царевича, а во-вторых, даже будь она в моих руках, Годунова приплетать ни к чему.
Я, конечно, верю своим спецназовцам, но опять-таки не следует забывать про случайности, которые иногда столь невероятны, что остается только диву даваться, как такое могло произойти. Одним словом, попади они в руки к Басманову или тем паче к горячо влюбленным в мою персону боярам, это был бы убийственный козырь против царевича.
К тому же имелось и еще одно обстоятельство. Тогда бы обязательно потребовалось пообещать какие-нибудь материальные блага, а я хотел обойтись без этого – очень уж щедро кидался Дмитрий денежками, поэтому имелись серьезные опасения, что казна опустеет как бы не раньше бесславного конца его правления, так что сорить деньгами ни к чему, а пустые посулы – это палка о двух концах.
Я и остальные грамотки из числа тех, что накатал в Москве сразу после венчания Дмитрия на царство – к Власьеву и патриарху Игнатию, а также ту, которую предстояло огласить с Лобного места, тоже подписал лично, надеясь, что к тому времени след моей славы еще будет продолжать витать над столицей.
– Дак к чему лавке пятую ногу приделывать, коль она и так четыре имеет? Вся Москва и без того ведает, кто наследником у Дмитрия, – продолжал недоумевать Снегирь, который хоть и согласился не раздумывая, но явно считал мою затею пустой перестраховкой. – Опять же не пойму. Ну с Голицыным ладноть, а вот ты тут про Шуйского сказываешь, так он в опале ныне.
– Государь добрый, может и простить, – вздохнул я, – а Шуйский этим и воспользуется. И коль он выйдет перед всем честным народом и станет креститься на купола храмов, заявляя, что на самом деле Дмитрий не выжил, но и не набрушился на нож, а был убит во младенчестве людьми Бориса Федоровича Годунова, то… Короче, ничего хорошего дальше ждать не придется.
И плавно перешел к третьей задаче, самой трудной. Вообще-то по времени исполнения она шла второй, но рассказ о ней я предпочел оставить напоследок.
Мол, даже лжесвидетельство – тяжкий грех, что уж там говорить о цареубийстве. Понятно, что господь на том свете покарает Шуйского, но дожидаться этого ни к чему. Лучше, если кара настигнет его вначале еще и на этом свете.
На мой взгляд, всевышний за такое не только простит, а еще и наградит тех, кто поскорее отправит коварного боярина на встречу с богом.
А уж потом на Лобное место надо выпихнуть того, кто скажет именно то, что нужно. Имя же его будет указано в тех самых грамотках, которые передадут Снегирю для стрелецких голов мои люди.
«Так-то оно будет куда надежнее», – облегченно думал я, глядя на удаляющегося десятника.
Пробраться к стрелецким командирам в такой суматохе бродячему спецназу сама по себе задачка та еще, к тому же одно дело, когда их вручит Брянцеву, Постнику, Дурову, Головкину и прочим свой человек, который им хорошо известен, и совсем иное – если совершенно незнакомый, да еще обряженный не пойми во что.
Чекан увел стрельцов рано поутру, не став дожидаться моего отплытия, поскольку струги якобы требовали мелкого ремонта, который закончился спустя два часа после их убытия.
Далее все шло по намеченному мною накануне сценарию, и большая часть гвардейцев – три струга из пяти – отправились в Кострому, а два сопровождали меня на дальнейшем пути в Ольховку.
Первой близ устья Мсты, где река впадала в Ильмень-озеро, отсеялась будущая «пятая колонна», то есть бродячий спецназ, дальнейший путь которой лежал прямо на север, к Волхову, а оттуда через Новгород, прикупив там товару, кто в Нарву, кто в Ревель.
Правда, для этого пришлось на денек задержаться в Твери. А как иначе – ребят с пустыми руками отправлять негоже, денег же у меня, увы… В смысле, есть сундучки, но в Ольховке, а это крюк, и крюк немалый. Ну и поговорить о том, что покупать, какие цены, тоже не мешало.
Словом, по старой памяти нагрянул я в гости к Сверчку. Принял он – лучше не бывает. Что до денег, то тут поначалу замялся, мол, нету, но, когда узнал, что эта тысяча нужна мне всего на месяц, а при отдаче накину десять процентов, обежал весь город и нашел.
Остальных, кроме тех, кто дрался со мной на Волге, а потом и на Никольской улице, я оставил уже после Ильмень-озера, когда мы вошли в устье Шелони и дотянули до Порхова – последнего относительно приличного городка, стоящего на берегу этой реки.
Там же я прикупил коней и двинулся дальше посуху, торопясь поскорее попасть на место. Прыть мою сдерживал только возок с Любавой.
Ну да, пришлось взять деваху с собой.
Бывшая послушница и раньше заговаривала об этом как бы невзначай, дескать, и на перевязки рука легкая, и кашеварить мастерица, да и в остальном – зашить, простирнуть и вообще. Опять же если что снова приключится, то и полечить сможет запросто…
На мои ответы, что она рядом с Петровной что таракан рядом с быком, Любава резонно возражала, что до ключницы, то есть до Ольховки, еще надо добраться. Да и касаемо ее познаний я заблуждаюсь, поскольку теперь, после полученных от двух бабок всех нужных травок и инструкций, как их заваривать и настаивать, она может и кровь остановить, и многое другое.
Я к этому времени уже совсем пришел в себя. Раны хорошо зарубцевались, так что повязки давно снял, но, продолжая опасаться Тома, решил и тут подстраховаться. И впрямь, а вдруг что произойдет? Вдобавок, будучи уже в Порхове, она выдала еще одну секретную причину.
Мол, ей непременно надо появиться в Ольховке как можно раньше, чтобы сразу упасть в ноги к моей Петровне и упросить ее помочь свести рубцы со спины, на которой кнут оставил ха-арошие следы.
– Ну куда я с ними, ежели царевич восхочет со мной повидаться? – чуть не плача, молила она меня. – Эвон яко ты на лужку, заступился за меня, не побрезговал, не дал охаять, даже сына боярского прощения у меня просить заставил, а тут неужто отвернешься?! Ежели бы знать, что ключница твоя быстро с ними управится – смолчала бы, да боюсь, что и ей до Костромы не поспеть.
