Оторвавшись от шнурования ботинка, отец Питер спокойно посмотрел вверх.
– Я здесь по делу личного характера, Омари. А если, находясь в Англии, захочу еще и встретиться с моим старым другом архиепископом Лангтоном, то, будь уверен, это никоим образом не означает, что я намерен служить повстанцам. Впрочем, и королю тоже, – добавил викарий, снова наклоняясь к ботинку.
Демонстрируемая епископом притворная доброжелательность начала улетучиваться. Его лицо покраснело, и он, словно вытирая потные ладони, провел руками вниз по своему длинному одеянию.
– Отдай мне бумаги, Питер.
О-о, в его тоне появилась скрытая угроза: так говорят, когда хотят получить что-то такое, что иметь не положено. Ева постаралась слиться со стеной, сделаться невидимой.
– Уже много лет король Иоанн держит острые стрелы нацеленными в твою голову, – жестким ледяным голосом заговорил епископ. – Он знает, что ты в Англии, если найдет тебя, это будет губительно для королевства.
Отец Питер наклонился вперед, упершись локтями в колени. Его усталое умное лицо оставалось в этот момент спокойным, и глядя на него, Ева убедилась, что была права, приехав за ним, пусть он и ворчит. Хоть это и опасно, она должна вывезти священника – это ее долг: отец Питер спас ей жизнь, и теперь она спасет его.
– Значит, ты об этом беспокоишься, Омари? О благополучии королевства?
– Конечно.
– Сколько? – усмехнулся отец Питер, после того как некоторое время пристально всматривался в епископа.
Тот вздрогнул.
– За сколько монет продался? Интересно, кто дороже: ты или боевой конь. И кому теперь ты служишь: повстанцам или кому-то еще?… – Помолчав, отец Питер добавил: – Впрочем, это не имеет значения. Твоя служба терпит крах. Я бы не дал тебе и сорной травинки, не говоря уже о том, что может быть самым мощным козырем в королевских переговорах: как знать – может, ты опять продашься…
Следует заметить, некоторое понятие о чести и совести у епископа все же сохранилось: его лоснящееся лицо покраснело.
– Будь по-твоему, Питер Лондонский. Но теперь береги эти вещи как зеницу ока, – огрызнулся священнослужитель и направился к двери.
Но к этому времени Ева уже завершила свое медленное кружение по комнате и, подкравшись к нему сзади, хладнокровно прижала кинжал к его шее у горла.
Епископ замер, а Ева прошептала:
– Теперь тихо: вы сами этого добились.
– Отзови эту сучку! – зашипел епископ, глядя на отца Питера.
– Отпусти его, – попросил священник в своей спокойной неторопливой манере. – Сегодня никого убивать не надо.
Поколебавшись всего мгновение, она опустила клинок. Епископ развернулся, схватил ее и швырнул через комнату головой вперед. Она ударилась о стену, потом об пол и решила оставаться там, потому что в этот момент в комнату ввалились два вооруженных солдата. Лучше, чтобы он думал, что добился успеха и вывел ее из строя, чем, снова поднявшись на ноги, дать ему возможность на самом деле осуществить свое намерение.
– Взять его! – коротко распорядился епископ.
Лежа на полу, Ева наблюдала за происходящим из-под волос, плотной завесой упавших на лицо, – это было кстати, так как помогало скрыть то, что выражали глаза. Отца Питера связали и, должно быть, оглушили, потому что он не шевелился, когда солдаты выводили его за дверь.
– А ее? – остановившись, спросил один из них.
Она уставилась в потрескавшийся деревянный пол под носом и перестала дышать. Ей хотелось, чтобы отсутствие дыхания сказало этим тупым бессердечным мужчинам: «Она мертвая. Не беспокойтесь».
Последовало жуткое мгновение тишины, а затем епископ тихо сказал:
– Оставьте ее, она всего лишь служанка.
Они поспешно вышли; некоторое время слышался стук сапог по задней лестнице и голоса, потом понемногу все стало затихать и, наконец, дверь со скрипом распахнулась, потом захлопнулась, и Ева осталась в наводящем ужас одиночестве.
Поднявшись с пола, она подошла к двери и прислушалась, но ничего, кроме гула голосов, доносившихся с нижнего этажа, не услышала. На цыпочках Ева направилась вниз, для надежности касаясь ладонью стены, и, спустившись, осмотрелась.
Слева располагался общий обеденный зал, заполненный людьми, и она, скользнув туда, прижалась спиной к стене, стараясь выглядеть как служанка. Комната гудела как улей, а посетители все прибывали – в основном это были путники, уставшие и проголодавшиеся, и матросы с останавливавшихся ненадолго в здешней маленькой, но глубоководной бухте судов.
Никого из нападавших видно не было.
Она повернулась к двери как раз в тот момент, когда Роджер с шумом ее распахнул и быстрым шагом направился прямо к ней, хотя и не видел ее. У него была рассечена губа, покраснела и распухла скула.
– Что случилось? – шепотом спросила Ева, и ее вопрос прозвучал одновременно с его восклицанием:
– Господи, Ева, что с тобой?
Она дотронулась до собственного лица и нащупала длинную ссадину на щеке.
– Отец Питер. Они его забрали.
– Я знаю, – кивнул Роджер. – Видел их.
– Видимо, не только видел. – Она указала на его лицо.
– Как и ты, – указал на ее лицо подопечный. – Я пытался их остановить.
И в первый раз за все это путешествие Ева почувствовала страх и проворчала:
– Это же глупо.
Она попыталась было потрогать его синяки, но он остановил, ухватив ее за запястье. Роджеру всего пятнадцать лет, у него впереди вся жизнь. Да, ему приходится постоянно скрываться, но все-таки они живы. Человеку дается жизнь, а не возможность выбора обстоятельств, в которых она пройдет. Еве не нравилось, что Роджер так безрассудно рискует жизнью, которую она берегла как зеницу ока последние десять лет.
– Ты узнала кого-нибудь из них?
– Узнала? Конечно, нет.
– А я узнал.
– И кто же это, по-твоему? – произнесла она скороговоркой, страшась услышать ответ, и почувствовала, как холодом охватило грудь. – Ты же ни души не знаешь в Англии.
– Одну знаю.
– О нет!.. – Острый страх вонзился в сердце. – Это невозможно.
– И тем не менее это так. – Голос Роджера изменился до неузнаваемости и звучал сейчас жестко, будто принадлежал зрелому мужчине. – Я слышал, как они произнесли его имя.
– Нет, – прошептала Ева.
– Да. Они везут отца Питера к Гийому Малдену.
– Это они? – спросил Малден своего сержанта, пристально глядя с вершины холма, где они остановились, на дорогу внизу.
Для него было привычным делом наблюдать, как его люди тащат кого-то, кто не пожелал прийти сам.
Не было лучшего профессионала в своем деле, чем Малден в охране самых больших ценностей королевства – знатных наследников. Это занятие приносило Малдену не только огромное удовлетворение, но и значительную прибыль, что придавало ему особую ценность.
