Вопрос второй. Почему тебя? Правильно. Нет у тебя, мил человек, ни подготовки, ни знаний. А есть то, чем ты моих орлов сделал. Проглотил бы, глядишь и обошлось, хотя… я и не знаю где бы ты тогда эти месяцы своего самолетика дожидался? Подсказать? Ну, смотри.
А так, и проверка, и польза родине. Логично?
— Не перебивай старших, — шутливо прихлопнул папку, лежащую на столе, Иван Пантелеевич. Вот, кстати, и дело твое. Хочешь глянуть? Ну и правильно, многие знания — многие печали.
И последнее, по порядку, но не по значению. Тут некоторые считают нас почти вурдалаками, в человечьем образе… Так вот. Заруби на носу. Говорю один раз. Я, Иван Пантелеевич Семенов, ни одного хорошего человека в расход не вывел. В этом я могу поклясться хоть на партбилете, хоть на Библии.
Есть государство. Хорошее или плохое. Не важно, но оно — мое. И есть его враги. Так есть, и так будет. И даже через пятьдесят лет, и через сто. А Государство и справедливость несовместимы.
Но, поскольку в своем деле я лучший, то могу себе позволить воевать с самыми матерыми врагами этого государства. И иметь такую роскошь, как чистая совесть.
Павел тупо уставился на майора: — Да что вы, Иван Пантелеевич, — наконец выдохнул он. — Какой из меня, даже не знаю, как сказать… Я же летчик. Мне без неба…
— Стоп, это ты Катерине расскажешь, если случай выпадет… А мне сопли по паркету не стоит размазывать. И так скользко.
— Значит, ты летчик?
— А я, что, по-твоему, контрразведчиком родился? Может, я писателем стать хотел. И что? Мне теперь прийти в тот кабинет и вот так сказать: — Я писатель, мне без книг нельзя?..
— Знаешь, Паша, как сказал один, кстати, писатель с большой буквы. Ты его, может быть, не читал, но не суть… Так вот, сказал он, Паша: "…Плохо не то, что человек смертен, плохо то, что он внезапно смертен…"
— У нас приказы не обсуждаются. Или — или. Пойми, дурак, тебе интересное дело предлагают, а он еще кочевряжится. Ну? А что касается самолета, поверь, если пройдет все, будешь еще и взлетать, и садиться. В хорошем смысле этого слова.
Говоров растеряно оглянулся: "Отказаться? А потом? В лагерь? Но, судя по всему, лагерем тут не обойдется… А родители? Им потом как? Сын враг народа…"
— Я согласен, — он выдавил это, словно приговор.
— Что-то мне говорит, ты не понял, — усмехнулся, враз растеряв благодушие, майор. — Не ты согласен, а тебя согласились принять в клуб. А в этот клуб пускают не каждого. И правило здесь одно — служить на совесть. И за честь. Предателей у нас не было, и не будет. Потому, как не живут предатели долго. Вообще не живут.
— Я не пугаю. Теперь о деле. Подписок, там, расписок не берем. Пустое. Работа у нас живая, с людьми, опять же. Но ты, Павел, пока еще не работник, так — стажер.
— Неладно, конечно, твое знакомство с товарищами по работе вышло. Но ничего, они ребята понятливые. Прикажет Родина на ежа… сядут, но ты уж постарайся с ними контакт наладить. Как? Тут я не советчик. Сам думай.
Стук помешал ему закончить.
— Ну, что, как не родные, входите, — крикнул Семенов, подмигивая одновременно гостю.
Дверь распахнулась, и на пороге появились давешние носильщики. Они гурьбой ввалились в тут же ставшую тесной комнату. И в мгновение лица их скривило. Глаза уперлись в сидящего.
— Входите, не толпитесь… — поторопил майор подчиненных. Последней протиснулась в кабинет девчонка.
И стоило Павлу столкнуться с нею взглядом, как словно огромное, ватное одеяло ухнуло на голову. И он погрузился в беспамятство.
— Экий ты, парень? Припадочный что ли? — майор озадаченно поскреб висок. — Как тебя в авиацию-то взяли? Оклемался? Слава тебе. А я уж думал, придется доктора звать.
Павел сообразил, что сознание его вернулось в реальность. Хотя теперь он уже ни в чем не был уверен: "Стоп, как это? Там был сон. И дракон говорящий, и все остальное. Действительность здесь. А вот как с этим жить? Неизвестно. Летчик с провалами сознания. Анекдот. Да такого на пушечный выстрел к самолету нельзя подпускать". Он поднялся с кушетки и смущенно застегнул воротник гимнастерки: — Виноват, товарищ майор. Сморило.
— Да, уж, — Иван Пантелеевич вернулся за стол. — Ребят я отпустил. Ни к чему им твои припадки наблюдать. Будем считать, ничего не было. Но и на оперативную работу я теперь тебя направить не могу, не имею права.
— Что же мне с тобой делать? Вот подкинул шеф задачку, — майор рассуждал так, словно и не было рядом подчиненного. Он перебрал папки, лежащие на рабочем столе: — Это не то, опять нет. Ага. Вот, пожалуй, сойдет. И место подходящее, — Семенов вчитался в бумажки.
— Решено. Слушай сюда, — он закрыл документ и начал рассказ: — Отдел наш особый и занимается делами особыми. И хотя в контрразведке все дела такие, но… Бывает обычный, так сказать, рядовой шпион, диверсант. Скороспелка. Их с началом войны у нас в тылу кишмя кишит. Немцы умело воспользовались тем, что в приказе номер 170, где говорится о введении красноармейских книжек, по недомыслию, а может и сознательно, в пункте семь бойцам действующей армии такую книжку и не предусмотрели. Головотяпство? Согласен. Однако представь. Десятки тысяч бойцов выходят из окружения. А документов нет. Правильно, собирались громить врага на его территории, малой кровью. А вышло…
Немцы создали специальный полк Бранденбург-800, приписанный к Абверу. Генерал Пфульштайн, командующий спецназа вермахта, лично распорядился укомплектовать целый батальон этого полка офицерами и солдатами, владеющими русским языком. А задача их проста, как вилы. Смешаться с отступающими и устраивать диверсии, шпионить, а при удачном раскладе залегендировать внедрение. Не взвод, не рота, батальон. Представляешь? — Семенов повертел в пальцах карандаш. Отбросил и вздохнул. Говорить банальности ему было даже неловко: — Большую часть этих Бранденбуржцев мы, конечно, отфильтровали, но и среди этой плотвы оказалась настоящая щука.
Разведчик высочайшего класса. Еще до войны работал на нашей территории. Язык, знание реалий, опыт. А кроме того — везунчик. Три медали от высшего руководства. Его мы вычислили. Парень попал под случайный обстрел и сейчас лежит в госпитале. Здесь, в Москве. Документы у него железные. Прошел все проверки. Павел вначале слушал внимательно, понемногу заскучал.
— Что ты вертишься? — заметил его движение майор. — Хочешь сказать, причем тут ты?
Говоров пожал плечами.
— Объясняю. Я не зря обмолвился про его нюх. Стоит нашим людям попасть в его поле зрения. И можно считать, игра закончилась не начинаясь. Сообщить о провале он успеет, а мы потеряем прекрасную возможность. Потому и хочу я тебя, летчик, ему подставить. Выучки никакой, по учетам не засветился. Глядишь, и клюнет. Задача простая. Войти в контакт. Зарекомендовать себя… Он должен почувствовать к тебе интерес. Начнет вербовку, иди. Он, кстати, по докладам активно интересуется именно летчиками.
