Глава 7
5 мая 1685 года. Плещеево озеро. Учебно-тренировочный центр "Заря"Утро выдалось морозным. Даже немного прихватило лужи легкой корочкой льда. Поэтому волей-неволей бодрило любого, кто в этот ранний час решал выбраться из жилых помещений. Никому этого не хотелось, но приходилось. Сроки и неустанный контроль, установленные Петром Алексеевичем вынуждали действовать без волокиты. Вот и командующий всем окрестным сумасшествием, Федор Матвеевич Апраксин ни свет, ни заря стоял на крыльце довольно скромной избы и смотрел на берег озера, где уже начали оживать дела, развернутые еще прошлым годом.
— Ну как, Федь, любуешься? — Спросил, вышедший за ним следом Головкин.
— Никак привыкнуть ко всему этому не могу. Особенно к этой башне, — кивнул он на сорокаметровую вышку оптического телеграфа, — и тому сараю. Зачем их строили? Ладно. Эти вон, как птицы сидят на этакой верхотуре круглые сутки и перемигиваются лампами. Иногда и польза бывает. Но сарай-то зачем? Вон, приглашенный корабельный плотник, отработавший всю жизнь на верфях Амстердама, глаза только и округлил, подивившись нашей дикости, да неумелости.
— А что, у них не так?
— Не так, конечно. Он говорит, что даже не слышал, чтобы большие корабли в сараях строили. Да и зачем? И чем Петру Алексеевичу не нравится по-голландски корабли рубить? Люди-то недурно в таких делах понимают. Всяко лучше нашего, — махнул рукой Федор Матвеевич.
— Это ты зря, — хлопнул его по плечу Гавриил Иванович. — Государь наш — голова! Видел, какие станки сделал для выделки нитей да ткачества? Вот!
— Так-то станки! — Возразил Апраксин.
— И как он их измыслил? Помнишь? Продумал все, на бумаге изобразил, а потом плотников подрядил выполнять. Да и потом, со слов тех, кто с ним трудился, отладку проводил быстро и толково. И не на глазок, а расчеты какие-то вел, да такие, что многоопытные плотники не поняли ничего. Цифры, буквы, да значки какие-то. Но все делал споро и точно. Ни одной ошибки не было. По крайней мере такой, чтобы все переделывать надобно было. Неточности — то да, но незначительные. Но кто же от них может уберечься?
— И что с того? — Чуть прищурившись, спросил Апраксин, пытаясь понять мысль своего сотоварища.
— Помнишь ли ты, как тот корабел голландский сказывал про дела свои и работы?
— Хорошо помню. Не раз, поди, беседовали.
— Так ведь не ты один. Забыл разве, как я пытался прознать о том, как они расчеты делают? И что он мне каждый раз отвечал?
— Что настоящий мастер пропорции добрым глазом видит и в расчетах не нуждается.
— Вот то-то и оно, что не нуждается. — Усмехнулся Головкин. — Меня тогда думки и взяли. Отчего их мастера, что на глазок все способны оценить да измерить, станков, что Петр Алексеевич измыслил, первыми не соорудили? Ведь добрые станки. Их любой заводчик с руками оторвет, предложи мы их на продажу. Столько ткани делаем, что вся остальная Москва не угонится, а всего сотня душ при мануфактуре состоит. Вон — всех наших служилых добро одели, да рванья более не терпим, даже у простых крестьян, что Государю служат. И торг держим. Да так, что даже в Англию увозили нашу ткань из Кукуя. Немного, но то важно само по себе. Раньше ведь они нам везли и никак иначе. И денег станки приносят изрядно. Без них, почитай ни этой затеи не было, ни дороги, да вообще практически ничего из начинаний Государя нашего.
— Ткацкие да прядильные станки у Петра Алексеевича действительно добрые получились, — кивнул Апраксин. — Против ничего и не скажешь, даже если захочешь.
— И с махиной швейной дела обстоят точно также, — улыбнулся Гавриил Иванович, — той, что с февраля в малом цеху мануфактуры работает. Приводится в действие от одной ножной педали, но шьет так быстро да ровно — ни одна девица не угонится. Стежок к стежку. Ведь тоже его поделка? И тоже — сначала с бумагами возился, да считывал что-то, а потом с мастеровыми сел и соорудил чудо-механизм.
— Верно, — задумчиво подтвердил Федор Матвеевич. — И ежели пойдет в дело, то эта швейная махина очень нам поможет и с пошивом формы, да и прочим, ускорив дела, да упростив. Хм. Ты знаешь, — чуть подумав, заметил Апраксин. — А ведь у него действительно очень много уже странных поделок. И эта палата мер и весов, и химическая изба, и картографическая и так далее….
— Причем, нужно отметить, что все работает, — подмигнул ему Головкин. — Помнишь, как мы с тобой перешучивались по поводу той затеи с пережиганием извести при большом жаре? Глупости, дескать. А потом от удивления глазами хлопали как телки, когда Петр Алексеевич металл резать стал своей лампой да сваривать воедино. А теперь вон, на каждой этой каланче фонари на тех камешках работают и ярко светят.
— Да уж, — хмыкнул Апраксин. — У него на удивление работает все за что ни возьмется. Да делает все так, словно он не новое измышляет, а что старое вспоминает, виденное не раз и не два.
— Так неужто ты думаешь, что он без ума и это все задумано? Да, Петру Алексеевичу всего тринадцать годиков, но выглядит он уже на все восемнадцать, а умом и нас с тобой, вместе взятых, обойдет не вспотев. Послушал я тогда голландца, что отказался с нами работать, так как не желаем выполнять его указания, и сел разбираться над чертежами да рисунками, что нам Государь передал. Чтобы не бездумно выполнить, а понять, что к чему. Да письма ему писать, дескать, объясни, сделай милость. Он не ломался. Объяснял, да подробно, с уточнениями и пояснениями к деталям и расчетами. Так что, уже через пару месяцев проникся я и понял, что голландец тот неуч и шарлатан.
— И как же тогда этот неуч корабли в Амстердаме строил? — Скептически уточнил Апраксин.
— А я почем знаю? — Улыбнулся Головкин. — Может он их вообще и не строил, а доски где в сторонке тесал.
— Что же ты такого понял с этим сараем?
— Ежели по основным местам, то сам посуди — вот зачем нам этот огромный сарай для строительства корпуса корабля? В принципе — дурость. Ведь можно и под открытым небом. Верно? Верно. Но так, да не так. Какая у нас погода в здешних местах? Много ли дождей? А зимой? Полагаешь, что по пояс в снегу под пронизывающим ветром дела пойдут у корабелов споро?
— Да никак не пойдут. Только зачем нам в такую погоду корабли строить? Переждем и продолжим.
— Османы тоже будут ждать, пока ты тут нежишься на печи?
— Вряд ли, — хмыкнул Апраксин. — Если так, то согласен, дело хорошее. Я же не думал, что Государь гонится за спорой стройкой, невзирая ни на что.
— А мог бы и спросить, — лукаво улыбнулся Головкин. — То не секрет великий. Он во всех делах время ценит превыше всего. Однако Петр Алексеевич не только для этих целей сарай корабельный ставить удумал. Помнишь те могучие балки? Так вот — вскорости нам привезут механизмы: лебедки, поворотные стрелы и прочее. Туда и закрепим, дабы можно было много проще обычного тяжести поднимать да на верхотуру заносить. Да и даже обычный шпангоут, что весит немало, с такой стрелой и лебедкой сподручнее ставить, а не мужичкам надрываться, рискуя быть придавленными. А помнишь ты про фонари на вытяжке из земляного масла, которых только сейчас уже три десятка привезли для нужд хозяйства? Ведь если их по стенам развесить, то можно в несколько смен, как на ткацкой мануфактуре работать. То есть, и днем и ночью, круглый год. И погода нам не помеха. Зимой огромные ворота закрыл, костры в глубине амбара разложил, да отапливай. Холодно, конечно, но не так. И ветер огонь не задувает, да снег не засыпает. А через пару лет Государь обещает прислать железные печки, которые и греют сильнее, и от пожара защищают.
