А командование, пригласив меня присоединиться, занялось беседой с артиллеристами.
* * *
Из разговора с молоденьким, только весной прибывшем из училища, лейтенантом, и старым, опытным сержантом, мы узнали, что набредшие на нас семь человек – это остатки гарнизона одного из узлов Минского Ура. Летёха (с помощью сержанта, конечно) командовал двухорудийным капониром, что стоял у шоссе в районе села Лумшино, примерно в десяти километрах к северо-востоку от Заславля. Когда немцы начали ликвидацию «котла» артиллеристы успешно отбили первые атаки, и, даже, по их словам, подбили два танка, но потом части немногочисленного пехотного заполнения куда-то подевались, и гарнизоны капонира и двух ближайших пулемётных дотов оказались предоставлены сами себе. Без связи и с весьма ограниченным запасом еды, они отбивали атаки немцев ещё три дня, но когда у них на глазах немецкие сапёры один за другим подорвали два дота, расположенные примерно в километре по левому флангу, лейтенант Сотников принял решение прорываться к своим. Десять дней назад, когда они, подорвав оборудование дотов и спрятав на болоте два «максима» и одну «сорокапятку», вышли на прорыв, их было двадцать семь человек. К своим вышло семеро.
– Вы, товарищ майор, дайте команду доставить нас в Минск. Вы поймите, я не в тыл рвусь. Я знаю, артиллеристов сейчас не хватает! Особенно противотанкистов. А у нас опыт есть! Товарищ майор госбезопасности… На лицо Фермера мне было больно смотреть.
– Вы, лейтенант, успокойтесь…– медленно и горько сказал он. – Но в Минск я вас отправить не могу. Немцы взяли его двадцать восьмого июня, а два дня назад ликвидировали остатки оборонявших город наших войск. Мы прибыли сюда по заданию командования для организации действий партизанских отрядов…
В этот момент Сотников, неверяще смотревший на нашего Сашу, заплакал… Заплакал по-мальчишески, навзрыд, вытирая глаза грязными кулаками… Мы остолбенели. Саня откашлялся, а потом протянул Сотникову свою флягу:
– На, выпей лейтенант. А потом спать иди. Это приказ.
Артиллерист схватил флягу и сделал здоровенный глоток. Ух, еж твою… Глаза у него полезли из орбит, слёзы брызнули с новой силой, он разевал рот как рыба, выброшенная на берег. Из жалости я сунул ему в руку стакан с водой. Я на вас бы посмотрел, если бы вы напиток «Специальный» так маханули. Это командир не подумал. В «Специальном» 64 градуса будет и травок разных много, поэтому во рту крепость не ощущается, но для непривычного горла – кошмар.
Поняв, что разговора сегодня не получится, командир сказал сакраментальное:
– По команде «Отбой!» наступает темное время суток! – и добавил свою любимую предотбойную присказку, – кто последний спать ложится – тот дурак, и гасит свет!
* * *
Утром меня разбудили голоса, доносящиеся снаружи. Спал я в большом сарае на чердаке, бок о бок с Бродягой, который наотрез отказался уходить от своих любимых радиоигрушек.
Подойдя на четвереньках к слуховому оконцу, в котором даже стекла не было, я выглянул во двор. У большой бочки умывались Люк, Казачина и хмурый, не выспавшийся Док, а чуть поодаль толпились четверо вчерашних окруженцев. Интересно, что двое из них, совершеннейшие щеглы лет по девятнадцать, заинтересовано разглядывали «наших», но не знали, как завязать разговор, а вот двое бойцов постарше (явно больше четвертака служивым), настороженно присели в тенёчке у забора. На лбу одного из них лиловела здоровенная шишка, которую я разглядел, даже не смотря на, то, что нас разделяло метров пятнадцать-двадцать. «Да, крепко его вчера приложили!» – подумал я и стал спускаться с чердака.
Подойдя к нашим, я, первым делом поинтересовался у Дока, как там раненые?
– Ничего особо страшного, но они без должного ухода по лесам сколько мотались? Так что им отдых нужен и питание здоровое.
– Ну, насчёт питания, это мы как раз сегодня придумывать будем… Я угостил Дока сигаретой.
– А ты как, намучался ночью?
-Да не, фигня. Просто нам, по-хорошему госпиталь разворачивать надо. А то, сколько таких ещё будет. А у меня и бинтов то с гулькин хрен.
– Всё будет путём, Серёг – постарался успокоить я нашего медика, – и лекарства и перевязочные материалы добудем. Складов то не оприходованных вокруг сколько! Один из сидевших у забора бойцов встал и подошёл ко мне:
– Товарищ… командир… Табачком не угостите? А то неделю без курева… – сказал он, просительно глядя на нас.
Док сунул руку в карман штанов, собираясь достать оттуда пачку сигарет. Я остановил его, положив руку на плечо.
– Конечно товарищ боец. А обращаться ко мне можно по званию – товарищ старший лейтенант, – и подумав, добавил, – госбезопасности.
После чего достал из пачки сигарету, у которой я еще вчера, заранее, обрезал фильтр, и протянул солдату.
– А товарищ ваш, что же, не курит?
– Курит, отчего же, но он скромный у нас. Да и страшно ему, что вы из ГУГБ. Вон, как его вчера отделали, а он из бывших «врагов народа», – добавил он в полголоса.
– Товарищ боец, подойдите сюда! – обратился я к «ушибленному». Тот с видимой неохотой поднялся и подошёл ко мне.
– Рядовой Трошин, товарищ командир! Я протянул ему сигарету.
– Вы на нас не обижайтесь, товарищ Трошин. Сами должны понимать, время военное, ночь. И потом, вас же не зарезали…
Трошин угрюмо посмотрел на меня, видимо раздумывая, как бы повежливее от меня отвязаться.
– Вы кем до войны были, товарищ боец?
– Военным.
– Кем именно? В каких войсках служили? Звание?
– А с чего вы решили, что я не рядовой, гражданин… – он замялся, не зная, как ко мне обратиться.
– Не гражданин, а «товарищ старший лейтенант госбезопасности». Не в тюрьме, вроде, находимся.
– А вам то, что за дело, товарищ старший лейтенант?
– Хотелось бы знать, с кем в ближайшее время воевать вместе придётся. Док, заинтересовано слушавший наш диалог, вдруг протянул Трошину руку:
– Военврач третьего ранга Кутяев. Можно просто, Сергей! – А, когда тот удивлённо пожал ему руку, добавил. – Вы со старшим лейтенантом Окуневым лучше не спорьте, а то он обидчивый очень – может для симметрии вам и второй глаз подбить! – и, подмигнув, обалдевшему Трошину, заливисто расхохотался.
«Ну и шуточки у вас, товарищ КМН третьего ранга», – подумал я и в ответ на подобное представление быстро нажал на точку в основании Сережкиной шеи. Тот взвыл, и отскочил на пару метров:
– Вот видите, товарищ Трошин, даже мне достаётся! – корча рожи, сказал Док. – Так что вы с ним поласковее будьте! Со всей, так сказать, нежностью…. Всё, ухожу, ухожу, ухожу. К тому же меня там ранбольные уже зовут. И грудастые медсёстры…
