все равно бы висел в воздухе и портил отношения в семье…
Ну, пусть наслаждается.
Чуть позднее к нам зашёл Михаил Андреевич и пригласил к себе. Художники торжественно вручили нам наш первый семейный живописный портрет. Ну что сказать – получилось шикарно. Стало понятно, почему он с ним столько возился. Сколько я не рассматривал портрет, хотелось смотреть всё больше и больше. Художник, и правда, писал живых людей. Так, как он их увидел и понял. Мне интересно было взглянуть на себя его глазами, и я вглядывался и вглядывался сам в себя… И в Галию… Ее характер был отражен очень точно – сильная и доверчивая, добрая и отзывчивая… Смелая. Решительная. Волевая.
– Ну, садитесь за стол, – отвлекла меня Елена Яковлевна.
– Мы в субботу уезжаем, – напомнил Михаил Андреевич. – Билеты до Куйбышева уже на руках. Не ожидал, что это такой дефицит окажется, – признался он. – Сезон отпусков ещё не начался, а плацкартных билетов нет вообще.
– Зачем нам они? – с недоумением спросила его супруга. – Мы же не ездим плацкартом.
– Да, но всё равно, – возразил ей муж. – Думаю, приедем, и обратные билеты надо будет заранее взять, – многозначительно взглянул он на Елену Яковлевну. – На всякий случай.
– У нас будет к вам ещё одна просьба, – повернулась к нам хозяйка. – Не могли бы вы передать одному человеку в наше отсутствие вот эту работу? – показала она завёрнутую в бумагу картину размером, примерно, семьдесят на шестьдесят сантиметров. – И взять у него деньги…
– Вот, сюда их спрячьте, – отодвинул Михаил Андреевич одну из картин от стены, – за раму сзади вставьте.
– Хорошо, – кивнул я. – А как он узнает, что к нам надо обратиться?
– Мы телефон ваш ему дали, – ответила Елена Яковлевна.
– А, ну, отлично.
Мы посидели ещё немного и вернулись домой, бережно неся наш портрет. Он уже был полностью оформлен, даже верёвочка имелась. Не утерпел и сразу решил повесить.
Пришлось поковыряться, но я повесил его прямо по центру над нашей кроватью. И опять завис, разглядывая его. Галию Михаил Андреевич почувствовал, вообще, идеально, полностью согласен. А себя я, всё-таки, другим представлял… С портрета на меня смотрел, пусть серьёзный, но совсем ещё мальчишка.
Остаток вечера провёл, перекладывая коробки с плиткой, отбирая цвета, отличные от синего. Их совсем не так много. Оставлю себе. Имею право, это же я, в конце концов, на плитку внимание обратил и всех ей обеспечил.
Вскрыл коробку с белой плиткой. Она оказалась матовой, на вид, ну чисто, молоко. Красная плитка оказалась не красной, а бледно-малиновой и тоже не прозрачной. Ну, понятно теперь, почему в сарае осталось столько плитки. Там, где легко было достать, была одна синяя плитка. По сравнению с белой и красной, она здорово проигрывает, и, просто, оказалась никому не нужна. То, что мне досталась ещё какая-то плитка, кроме синей, похоже, чистая случайность, её, похоже, не нашли среди коробок с синей плиткой, она в самом конце у стены стояла. До неё тупо не добрались.
Позвал Галию показать, что нам перепало. Её восторгу не было предела. С благоговением она складывала плитки одну к другой, чтобы увидеть, как они будут смотреться. Белая с синим хорошо сочеталась, но и красная с белым выглядела очень эффектно.
Рассказал ей, как наши трофеи надо доводить до ума по системе, разработанной сотрудниками НИИ. Услышав это, жена тут же потребовала перенести ей на кухню всю белую и красную плитку. Сказала, что сама будет заниматься её закалкой.
– Ты ж только не поднимай целые коробки, – попросил я её. – И подписывай обязательно те, что уже стабилизировала. А то запутаешься.
Галия сразу и поставила греться первую партию. В нашу духовку она умудрилась запихать сразу пятьдесят штук, вынув плитки из коробок и разложив их на решётке одну на другую. Правда, под решётку пришлось подставить два кирпича, чтобы увеличить площадь опоры. Побоялся, что решётка, опираясь одними краями, может сорваться под таким весом, и решил подстраховаться.
Кирпичи добыл на улице. Стройка уже давно завершилась, но, как обычно, вывезли далеко не весь строительный мусор. Ну а то, что кирпичи были слегка битыми, один из углов у каждого повреждён, мне вообще никак не мешало использовать их как подставку.
Напомнил, что резкого нагрева надо избегать, оставили духовку приоткрытой, на первых порах, потом закрыли и ушли спать.
С самого утра позвонил Савостюку на работу.
– Здорово Илья, это Ивлев, – сказал я, когда он по-военному чётко представился, взяв трубку. – Ты уже в курсе нашего нового задания?
– Да. Вызывали в райком вчера.
– Есть мысли, с какой стороны подойти к этому вопросу?
– Для начала, хотел пройтись там. Своими глазами посмотреть, – предложил Савостюк.
– Согласен. Так и сделаем. А у тебя есть информация, хоть примерно, на какой участок русла жители жалуются? – поинтересовался я. – С какого места нам вверх вдоль русла идти?
– Да, конечно. Может, сегодня и пройдёмся после обеда? – предложил Илья.
– Ну, давай, – согласился я, – может, что выясним по-быстрому.
– Хорошо бы! – поддержал он меня. – Небольшое удовольствие, скажу я тебе, там лазить. Сапоги резиновые, кстати, не забудь.
В университет с сапогами тащиться такое себе удовольствие, – с досадой подумал я.
– Сапоги повыше нужны, – добавил Илья.
– Что, болотники, что ли? – удивился я. – У меня нет.
– У меня тоже нет, я у нас на заводе возьму. Давай, и на тебя привезу?
– Буду очень признателен! – обрадовался я. – У меня сорок третий с половиной…
– Найдем сорок четвертый, пойдет. Так… Девчонок брать не будем, – решил Савостюк, – только Василий с нами пойдёт.
– И правильно, меньше народу, меньше внимания к себе привлечём.
Оделся сегодня в университет попроще, чтобы джинсы сильно с болотными сапогами не контрастировали.
Заглянув в почтовый ящик утром, обнаружил там письмо. Отправитель Мартин Нойлер. Уж не племянник ли это профессора Нойлера? Так оно и оказалось. В метро открыл и прочитал письмо.
Нойлер младший сообщил, что едет поступать в Москву на машине. Больше ничего. Никаких просьб, как было у Альфредо, когда он писал Эмме Эдуардовне. Тот, хотя бы, просил порядок поступления уточнить. А у этого что, уже всё везде согласовано?
