– Есть просто неблагодарные люди, но есть и бешеные псы, кусающие руку своего благодетеля, – вздохнув, поведал он мне.
– Не твори добра, не получишь и зла, – согласился я с ним, поощряя к дальнейшим откровениям.
– Вот-вот, – оживился он. – Не зря же поговаривают, что…
Дальше пошло такое, за что кладут головы на плаху. Причем Гонсевский обладал неверной информацией о происхождении Дмитрия, иначе не затянул бы старую песню про Отрепьева. А вот его заключение мне не понравилось. Мол, если бы ему пришлось делать выбор, то он не колеблясь предпочел бы поставить на шкоцкого князя, который всегда верен своему слову и может достойно отблагодарить за предупреждение об угрожающей ему опасности.
Оп-па! А вот с этого места поподробнее.
Но в ответ на мои слова об умении благодарить, знать бы за что, вщижский староста лишь уклончиво заметил, что не все сразу, да и вообще, князь достаточно мудр, чтобы понять, чьей стороны надлежит держаться. Пока же ему надлежит ведать лишь одно – несмотря на то что им было учинено в Лифляндии, зла на него в Речи Посполитой не держат, а потому двери посольского двора, на котором они ныне проживают, для истинного рыцаря Мак-Альпина всегда открыты. Более того, как кажется Гонсевскому, к которому присоединяется и пан Олесницкий, самое время было бы приехать к ним с ответным визитом – ну, скажем, завтра к вечеру…
Но я и тут вывернулся, не дав определенного ответа и туманно заметив, что непременно приеду, разве только появятся срочные, неотложные дела, но это вряд ли – во всяком случае, пока таковых не предвидится.
Он выслушал, понимающе кивнул и завел речь… о моих родственниках в Италии. Мол, сейчас у него как раз подворачивается оказия, едет человек в Рим, поэтому я могу передать с ним привет, или, если пожелаю, он может заехать по указанному мною адресу, чтобы вручить письмо. Только надо поторопиться, поскольку человек этот уезжает послезавтра.
Батюшки-светы, неужто в Италии отыскались князья Мак-Альпины?! Вот тебе раз! И что мне делать? Отказываться? Нельзя, слишком подозрительно. По идее, будучи настоящим князем, я должен бы уцепиться за такую возможность руками и ногами, а я нос ворочу.
Но и писать нельзя.
А Гонсевский продолжил, что полугодом ранее он, пребывая в Италии, по собственной инициативе хотел сообщить моим родичам о необыкновенной популярности князя Мак-Альпина, каковой тот заслуженно пользуется на Руси, да вот беда – так и не сумел никого отыскать. Некоторые глупцы и вовсе пытались его уверить, будто таких князей отродясь не существовало, но он, разумеется, не принял во внимание их слова.
Так-так, теперь понятно, откуда ветер дует.
Закончил же вщижский староста стандартным уверением в искренности своих чувств и еще одним напоминанием, чтобы я заглянул в гости на Посольский двор, где смогу более подробно потолковать обо всем, что меня интересует.
Спокойно посидеть и хладнокровно обдумать эту попытку шантажа – иначе его речь не назовешь – у меня не вышло. Тут же, едва ушел Гонсевский, в мой терем заглянул еще один гость. На сей раз им оказался… старец Филарет, то есть, извините, бывший старец и бывший Филарет. Выглядел Романов молодцом – ладно подогнанный кафтан сидел на нем как влитой, ни складочки, ни морщинки. Он и ранее смотрелся статным мужиком, несмотря на рясу, а теперь светская одежда еще больше подчеркивала все достоинства его крепкой фигуры.
Оказывается, Федор Никитич решил предложить свои услуги, дабы помирить меня с именитым боярством. Мол, хватит ненужных раздоров между православными людьми, пользуясь которыми иные стремятся подорвать истинную веру. Одна проблемка – им самим вроде как первыми идти на мировую невместно, потерька отечества, ну и мне тоже ни к чему – все-таки я ныне вон в какой чести у государя. Следовательно, самое лучшее – встретиться всем как бы невзначай на нейтральной территории, в его терему. Голицыных и Шуйских он уже пригласил, так что теперь дело за мной. Заодно, если предполагаемое замирье с боярами пройдет удачно, имеет смысл поговорить о некой затее, коя принесет мне немалые выгоды.
Вот тебе раз! И эти туда же. И почему же я вдруг всем понадобился? Одни зовут в гости, другие зовут, причем и те и те буквально жаждут вовлечь меня в свои «затеи», которые, вне всяких сомнений, называются переворотом. И чего теперь делать? Главное, совершенно непонятно, кто основной массовик-затейник – поляки или бояре? Или это два переворота, которые просто совпадают по времени? А когда они намечены?
Оставалось только слушать, кивать и… давать уклончивые ответы. Мол, ничего не обещаю, поскольку не далее как завтра собираюсь выехать навстречу подъезжающему к столице Годунову. Даже любезно пояснил, куда именно еду. Мол, путь мой лежит в сторону Дмитрова, из которого завтра поутру Федор Борисович должен выступить.
Романов, как ни странно, не больно-то настаивал. Он лишь слегка посетовал на досадное стечение обстоятельств, да в заключение поинтересовался, когда же, в таком случае, ждать торжественного въезда в Москву победителя свеев и ляхов?
– Государь наметил его на Прощеное воскресенье, о чем пару часов назад известил меня, – почти честно ответил я и в свою очередь полюбопытствовал: – Вроде бы ты, боярин, тоже в Думе сидел, так зачем спрашиваешь?
– Так ведь я помыслил, что он еще далече, – пояснил Романов. – А ты мне тута сказываешь, что он уже завтра из Дмитрова выедет, а от него до Москвы верст семьдесят, не боле, мигом обернется. Так к чему еще два дня ждать?
– Передохнуть с дороги не помешает да в баньке попариться, – спокойно ответил я. – Орлам тоже надо время, чтоб перышки почистить.
– Это да, – охотно поддакнул Федор Никитич. – Токмо где ж они столько бань сыщут, чтоб всем за один день поспеть напариться? Али царевич, яко и ты, с малыми силами выехал?
– Угадал, боярин, – подтвердил я. – Сам посуди, при обозе-то тоже кому-то надо быть. Лихих людей на Руси пока хватает, так что глаз да глаз за казной эстляндской. Вот мы с ним и порешили почти всех ратников с нею оставить. Я с собой и вовсе только полусотню взял, да и с Годуновым немногим больше едет – неполная сотня. К тому же париться-то они будут в своих казармах близ сельца Тонинского, а там еще с прошлого года аж несколько бань выстроено. Думаю, за день поспеют его ратники пот да грязь с себя смыть.
– Вона как, – фальшиво удивился Романов. – А я-то полагал, что он через Тверские ворота в Белый город въезжать будет, а выходит…
– Через Яузские, – подхватил я. – Да и какая разница – через какие, верно? Тут ведь главное совсем в другом – с чем он в них въедет? А с этим все в порядке – с победами! – И подмигнул ему.
