Нет, от всего этого не отмахнется.
Когда он в первый раз раскрыл книгу и прочел десяток страниц, то был уверен, что это работа англичан. Их разведка раздобыла секретные документы, а такие сочинители, как Леке, создали на этой основе не первый уже макет будущей войны. Но через полчаса, читая страницу за страницей, он стал отчетливо понимать, что такое объяснение ничего не объясняет.
Мысли Вильгельма путались. Он чуть ли не с ненавистью уже думал об отсутствующих здесь Гинденбурге и Людендорфе, которые фактически должны будут оттеснить его самого на задний план, а потом завалить все дело. В итоге они станут героями, а его объявят виновником всего случившегося. Да и эти двое тоже хороши: Мольтке и Фалькенгайн. Сначала они провалят наступательную кампанию, а потом загонят солдат в блиндажи и опутанные колючей проволокой окопы, и война вместо шести недель продлится более четырех лет. Хваленый план Шлиффена, на который, как на икону, молится весь германский Генеральный штаб, согласно этой книге уже через месяц окажется несостоятельным.
Однажды Вильгельм в запальчивости бросил английскому королю, что за клочок Эльзаса готов положить все свои восемнадцать корпусов и сорок два миллиона соотечественников. Слова! Пафос! Книга предвещает смерть двух миллионов немцев, которые с лихвой перевешивают те сорок два, потому что их гибель реальна и потому что вместе с ними погибнет и вверенная ему дедом и Бисмарком Германская империя.
Он открыл глаза. Спор шел об отравляющих веществах. Говорил Линкер:
— Профессор Хабер[80] подтверждает приведенные здесь данные о химическом веществе «Т-штофф». Разработка этого соединения совершенно секретна. В данный момент она ведется совместно с «ИГ Фарбен», причем господин Дуйсберг[81] заверил меня, что на его предприятиях в отношении всего, что имеет хотя бы малейшую связь с военными проектами, соблюдается режим наивысшей секретности…
Со стены напротив на Вильгельма в упор смотрел основатель Прусского королевства Фридрих I. Он словно ждал, как поведет себя его прямой потомок.
«Нас всех пора в Дальдорф»,[82] — подумал кайзер.
— В такой ситуации я считаю войну совершенно недопустимой, — внезапно для окружающих тихо произнес Вильгельм. Все замерли, и после полуминутной паузы он продолжил: — Моральная стойкость и вера нашего народа в победу подорваны. Мы должны незамедлительно известить австрийцев и категорически потребовать от них мирного улаживания конфликта. Если пушки Землинского форта все же выстрелят, вся ответственность за дальнейшее целиком ляжет на Вену. Я сам напишу императору и наследнику, что они не могут рассчитывать на нашу поддержку. Эйленбург, позовите секретаря и свяжитесь с эмиссарами фон Гетцендорфа. Мольтке, треть генералов в отпуска, 10-й корпус вернуть в казармы, сентябрьские маневры отменить, резервные дивизии Ландвера временно расформировать.
По мере того как он говорил, его голос становился тверже, а взгляд обретал уверенность.
— Но у нас договор с Австро-Венгрией, — возразил начальник Генштаба, — мы не можем просто так…
— Никакой договор не дает права втягивать нас в заведомо проигрышную войну. А тем более в войну, для которой нет достаточной причины. Лозунг «Наших бьют!» здесь неуместен, господа, и я прошу всех прекратить нагнетание обстановки. Завтра же мы с рейхсканцлером заявим о нейтралитете Германии, а десятое сентября объявим днем молитв за мир во благо отечества. Двадцатого, чтобы лишить царя последних сомнений на наш счет, я уеду на Корфу. Лучше во имя спасения страны прослыть умным трусом, нежели войти в историю храбрым дураком.
…Нельзя сказать, что совершенно то же самое происходило в правительственных кабинетах Парижа, Лондона, Петербурга, Вены или Белграда. Там произносили другие речи и высказывали во многом совершенно иные мнения. Но общим повсюду было одно — полная растерянность. Растерянность политиков, в одночасье лишившихся своих тайн; растерянность генералов, начавших тихо осознавать, что все их гениальные планы наступлений и все их стрелы на картах не более чем вздор; растерянность патриотов, увидавших, к каким жертвам для нации может привести их радение за эту нацию. Ни один человек в Европе не был морально готов воспринять описанную в «белой книге» безумную войну, в которую должны были втянуться со временем десятки государств и в которой должны были погибнуть четырнадцать миллионов человек.
Через два-три дня в дело всей мощью вступила пресса. Сотни европейских газет запестрели статьями о пророчестве таинственного A.F. «Когда бы речь шла о нападении марсиан, — писала одна из газет, — все это имело бы оправдание, но так разодраться друг с другом из-за интриг и амбиций! Если все это действительно произойдет, то возникнет резонный вопрос: чего стоит наша цивилизация и обладает ли она хотя бы крупицей достоинства? Где наш хваленый разум? Смогут ли после всего этого учителя входить в классы к детям, не заливаясь краской стыда? Как потом будут родители поучать своих чад, когда любой смышленый подросток, ткнув пальцем в родного отца, может спросить: «А вы сами-то кто? Вас ведь, дураков, яснее ясного предупреждали…»
В стремлении, пусть даже посредством абсурда, еще более заострить важность вопроса другая газета напечатала предложение некоего анонима об экстренном учреждении Международного Комитета Общественного Спасения. Главной задачей всемирного Конвента на первом этапе была бы публикация по вторникам и пятницам проскрипционных списков, куда бы заносился любой, кто словом или делом толкает мир к пусть даже самой маленькой войне. Король ты или выступивший на митинге дворник, но, попав в этот список, ты объявляешься врагом человечества и подлежишь немедленному уничтожению. Техническую же сторону по выполнению решений Конвента предлагалось возложить на специальный отряд обученных убийц, от которых не мог бы спастись никто, включая президентов и монархов. Конвент должен был объявить любую войну (включая народно-освободительную) актом Сатаны. Что касается угнетателей и колонизаторов, которые толкают своими действиями ту или иную общность людей к вооруженному сопротивлению, то они должны рассматриваться как провокаторы и также уничтожаться. В заключение автор привел предварительный список проскриптов, состоявший из 666 имен, из которых добрая сотня (если не две) не нуждалась в представлении.
Старый Франц Иосиф стоял у окна своего кабинета в Шенбрунне. Несмотря на душный день, на императоре был неизменный генеральский мундир, который он носил уже много лет. Он шире распахнул окно. Очертания Глориэтты, преломленные струями колеблющегося над партером дворцового парка воздуха, расплывались и вибрировали. Оттуда, из-за увенчанной орлом аркады, словно снежные альпийские пики, поднимались ослепительно-белые северо-западные облака.
