Короче говоря, теперь, после того, как Сергей рассказа о будущей войне, должно начаться что-то, очень-очень похожее на то, что творилось в нашей истории. Коллективизация, индустриализация, милитаризация, репрессии…
«Это что же получается, — подумал Сергей, — если бы не я, ничего бы этого не было? Не было бы расстрелянных, посаженных, насильно переселенных? Значит, во всем этом виноват Я?»
Вот тут и задумаешься о цене своих требований…
«Может быть, я — в нашей истории? Не в альтернативной?»
А с другой стороны… Что теперь делать?
Не готовиться к войне? Убедить не проводить коллективизацию, индустриализацию, простить всех недовольных, всех тех, кто шепотками на ночных кухнях подтачивает государство, как крысы днище самого прочного корабля? И при этом не забывать о цене своих слов…
Страна, которая не готова к обороне, до Великой Отечественной может просто не дожить.
Стоит соседям почувствовать слабину — и начнется вторжение. Для нападения не нужно будет даже придумывать повод, вроде «химического оружия» или «не полного соответствия политики страны идеалам демократии». Достаточно будет сказать своим гражданам, что подлые большевики хотят завоевать их земли, и заставить всех работать на каторгах, носить одинаковую одежду, а женщин сделать общей собственностью. Объявите это и ваши граждане сами потребуют начать войну против Советской России.
Свою долю захотят урвать ВСЕ. Список народов, которые могут придти на наши земли, узнав о слабости, огромен. Поляки, немцы, финны, французы, румыны, греки, англичане, австрийцы, американцы, испанцы, японцы, турки, итальянцы, китайцы… Или вы думаете, никто из них не напал бы?
Страна будет разделена, как огромный пирог. То, что не присоединиться к другому государству, превратиться в колонию.
А если суметь проскользнуть без войны до сорок первого…
Придет Гитлер.
Концлагеря, расстрелы, виселицы… Для выживших — гетто, в лучшем случае — место неграмотного свинопаса или грузчика. Под властью фашистов жить совсем не так весело, как думают современные нацики, которых в рейхе мигом отнесли бы к «неполноценной расе».
Так что думай, Сергей, думай… Решай, что говорить. И помни о цене своих слов.
* * *
— Товарищ Сталин готов вас принять, — молодой секретарь, ровесник Сергея, с круглым несимпатичным лицом, — пройдемте.
Они прошли в соседнюю комнату, где находились два человека — типичный еврей, с черными волосами и крупным характерным носом и второй, которого Сергей рассмотреть не успел.
Секретарь открыл перед Сергеем вторую дверь.
— Проходите.
Вышинский шагнул внутрь кабинета. Дверь мягко захлопнулась.
Небольшое помещение. После кабинета Дзержинского Сергей и не ожидал увидеть комнату величиной с футбольной поле, но въевшийся стереотип кричал, что у более-менее крупного начальника кабинет должен быть как можно больше.
За письменным столом сидел и быстро что-то писал… ОН.
Сталин.
Грузин, лет сорока, слегка рыжеватые волосы, крупный нос, лицо, покрытое оспинами, шеточка знаменитых усов… А вот трубки нигде не видно.
— Здравствуйте, товарищ Вышинский, — акцент чувствовался, но совсем не такой сильный, как в пародиях на Сталина, — Присаживайтесь. Вы, как я понимаю, тот самый «несумасшедший», по которого мне рассказывал товарищ Дзержинский?
А глаза вовсе не желтые. Обычные, светло-карие…
Сергей продолжал торчать у двери.
Сталин. Настоящий. Живой. Кто это такой? Тиран, диктатор, властитель? Преступник? Вождь, полководец, гений? Спаситель?
Кто вы, товарищ Сталин?
— Что же вы молчите? Что у вас за дело? — в голосе Сталина почувствовалось недовольство. Не гнев птицы высокого полета, вынужденного снизойти до быдла. Обычное вежливое недовольство занятого человека, которого оторвали от важного дела по непонятной причине.
Нет. Не злодей и не гений. Не ангел и не дьявол.
Человек, простой и сложный как все люди.
— Товарищ Сталин, — Сергей принял решение, — мне нужно рассказать вам нечто очень важное…
В кабинете, из которого только что вышел пришелец из будущего, сидели два человека. Чем-то схожие друг с другом, оба высокие, худощавые, с бородками клинышком.
— Что скажете, товарищ Дзержинский? — первым нарушил молчание Вацетис.
Хозяин кабинета помедлил:
— Знаешь, Арвид, мне понравился этот парень… Умные люди, как известно, делятся на две группы — просто умные и слишком умные. Помнишь, кто такие «слишком умные»? Это те, кто считает себя умнее других. Так вот, твой трофей — просто умный.
Дзержинский отпил из стакана в тяжелом серебряном подстаканнике.
— Когда ты сказал, что нашел человека, прибывшего к нам из будущего… Да еще из такого, где нас смогли победить капиталисты… Я ожидал увидеть другого человека. Либо дрожащего от страха перед кровавыми большевиками, которые сейчас его непременно схватят и повесят, предварительно расстреляв…
Глава ОГПУ улыбнулся:
— Представляю, КАК все эти буржуские выкормышы должны нас бояться… Либо… Либо пришелец из будущего времени должен смотреть на нас, как отсталых дикарей, с этаким превосходством в глазах. Мол, я знаю, что будет дальше, а вы — нет. Поэтому я буду вам говорить, что вам делать, а вы извольте слушать. Я видел таких людей до революции, образованщину, которые думали, что если они знают сонеты Шекспира и как правильно носить фрак, то они умнее нас.
Дзержинский и Вацетис синхронно усмехнулись.
— Знания, Арвид, даже такие, как знания о будущем, отнюдь не делают человека умнее. Твой парень достаточно умен, чтобы это понимать. Поэтому он, даже зная о грядущей, страшной для него войне, не пытается рассказать нам, что нам нужно делать. Он понимает, что для нас он всего лишь носитель знания. Применять которое будем МЫ. Так, как МЫ придумаем.
— Его знания, — вставил Вацетис, — не так уж велики…
— А нам много и не надо. Знаний, которые позволили бы нам построить коммунизм без труда, крови и пота, просто нет. А если сведения твоего парня помогут нам сделать это чуть легче, позволит потратить меньше денег или спасти чуть больше человек, за это ему уже спасибо. Взять хотя бы эту зеленую плесень или 24 октября 1929 года… И это то, что я услышал от него в коротком разговоре. Так что если он подумает как следует, что вспомнит еще очень и очень много ценного для нас. А даже если и не вспомнит чего-то конкретного… Он сможет рассказать о том, что для нас намного важнее войны с Германией.
О том, почему в будущем люди предпочтут капитализм. Какие ошибки мы совершили. А мы уж подумаем, как их избежать.
