Во-вторых, двери всех бань находились со стороны леса. То есть при первых же выстрелах из казармы их можно было распахнуть и вести огонь в упор. Кроме того, и это в-третьих, эти же двери помогут окончательно усыпить бдительность охотников, которым предстояло превратиться в жертв.
Вне всяких сомнений, сидящие в засаде будут считать, сколько людей зашло помыться. Вот только им неизвестно, что еще накануне ночью из каждой баньки прорыт подкоп на противоположную от леса сторону, так что большая часть заскочивших в нее попросту вылезет обратно и будет ждать сигнала к атаке. Более того, через эти подкопы можно было снабдить часть гвардейцев, которые останутся внутри, всем необходимым, что мы и делали.
Пацанва, которую я распорядился собрать в другой казарме, подальше, находилась под присмотром трех гвардейцев. В виде поощрения я разрешил мальчишкам наблюдать оттуда за предстоящим зрелищем, но не высовываться, чтобы не угодить под случайную пулю. Гвардейцы же для надежности – вдруг какой-нибудь полудурок, потеряв от страха голову, по закону подлости рванет именно в их казарму.
Я выжидал долго, опасаясь, что засадная сотня не успеет зайти в тыл охотникам. Солнце уже коснулось верхушек деревьев, когда последовала команда мыться. Заранее распределенные гвардейцы дружной толпой, весело гогоча и раздеваясь на ходу, ринулась в бани. При себе я оставил лишь три десятка, отправив на помывку сто двадцать человек.
Вместе с ними я отрядил и царевича Емелю, преследуя сразу две цели. Первая – дополнительный соблазн для охотников. Вторая – дать время большей части гвардейцев вылезти через подкоп и изготовиться к стрельбе, поскольку, пока царевич стоит близ казармы, неторопливо беседуя со мной, атаковать нас засевшие в засаде не решатся.
– Так как, спросил ентого, как его, Позвона? – напоследок вспомнил мнимый царевич.
Я усмехнулся и кивнул.
– И что?
– Как ты и говорил, – коротко ответил я, но предупредил, чтобы Емеля пока помалкивал и никому не рассказывал, ибо я сам толком ничего не решил в отношении нее.
Если бы я не дал юной кандидатке в кавалер-девицы[135] обещание – одно, а как теперь быть – понятия не имел. К тому же вроде бы отличился, то есть отличилась, да и до этого успела зарекомендовать себя как послушный ученик. Где не хватало силенок, брала упрямством, но старалась что есть мочи. Да и когда я приступил к ее разоблачению, держалась стойко, что мне тоже пришлось по душе.
– Павлом меня нарекли во крещении, – упрямо повторяла она. – Нешто девку стали бы нарекать мужеским именем?
– Не стали бы, – согласился я. – А ты ничего не спутала? Случайно не Павлиной?
– Павлом, – шепотом произнесла она и опустила голову.
– Ну что ж, тогда пойдешь со мной в баньку, – сделал я вывод. – Там и разберусь окончательно – Павел ты или…
– Не надо… в баньку, – буркнула она, но, что мне весьма понравилось, даже тут не разревелась. Правда, глаза слезами наполнились, но не более.
Может, именно поэтому я и отправил ее обратно к ребятам, не дав никакого ответа…
Наконец Емеля в сопровождении пятерых гвардейцев, которые несли чистые простыни, веники и сменную одежду, направился в мыльню. На самом деле я отрядил ратников не столько для видимости почета, сколько в качестве живого щита, чтобы по пути загораживать его со стороны леса. Вдруг у охотников приказ лишь в отношении одного Годунова – пристрелить и тикать, а потом сделать во всем крайним меня, вот и подстраховался.
Однако покушения не произошло, и оставалось ждать. Сколько? Ну тут уж зависит от терпения сидящих в засаде. Как выяснилось спустя всего пять минут, хватило его ненадолго.
В общем-то это и правильно. По всем раскладам, через десять – пятнадцать минут первые распаренные начнут выскакивать на улицу, чтобы покувыркаться в снежку, и незаметно подойти не получится, а значит, сейчас самое время.
Я не спешил, выжидая, пока темные фигурки не преодолеют половину расстояния. Если бы у них в руках не было пищалей, подождал бы и побольше, но сотня метров, которая отделяла их от бань в момент моего выстрела, тоже идеальная убойная дистанция – куда уж лучше.
– Пли! – скомандовал я и шарахнул из ручницы.
Остальные гвардейцы дали дружный залп и сразу потянулись к арбалетам. Следом, с опозданием всего на пару секунд Дубец, уже стоящий на крылечке, сноровисто запустил в воздух красную ракету. Вместе с нашим залпом распахнулись и двери во всех трех мыльнях, откуда три десятка еще раз жахнули в упор по атакующим. А тут выскочили и ратники из-за бань. И все. Добыча, казавшаяся атакующим из леса легкой, мгновенно обернулась непосильной ношей.
Кое-кто из них все-таки попытался сопротивляться, так что без потерь не обошлось – пятеро раненых гвардейцев, из них один в живот. Но это у нас, возле казарм, а в лесу обошлось вообще без жертв. Да там и оставалось всего ничего, пятеро, которых приставили на всякий случай к коням, чтоб не разбежались. Спецназовцы Вяхи управились с этой пятеркой играючи, после чего ринулись со всеми остальными помогать нам.
Надо сказать, что их помощь оказалась своевременной. Если бы не люди из засадной сотни, не факт, что никто бы не ушел, поскольку обратно к лесу бросилось бежать не меньше двух десятков и мы запросто могли кого-нибудь упустить, а так сработали чисто.
После допроса первых трех мне все стало ясно. Точнее, понял я даже раньше, еще до первого из допросов, когда один из пленных указал на лежащего главаря. Тот был мертв, но лицо его сказало мне обо всем – Аксамит. Помнится, Василий Голицын первый раз послал его по мою душу чуть ли не два года назад, но у парня сорвалось – помешал Игнатий, а затем царевич. Вторично холоп Голицына засветился при покушении на Дмитрия и Годунова. А впрочем, чего там вспоминать. «Сколь веревочка ни вейся, а совьешься ты в петлю», – пел Высоцкий про таких орлов. Вот она и свилась.
Ну а далее были рассказы бывших охотников, в одночасье превратившихся в добычу. Разумеется, о том, что их хозяева-бояре запланировали на потом, они не знали. Однако, учитывая, что у них имелся приказ не щадить никого, а завтра на рассвете доставить тело заживо сожженного царевича, а также труп подлого предателя князя Мак-Альпина в Москву, протянуть логическую цепочку несложно.
Схема, скорее всего, осталась прежней, как и летом, во время отравления, только с одним изменением. Если тогда они хотели обвинить Годунова в убийстве Дмитрия, то теперь наоборот. Герой-царевич возвращается с победной войны, а приревновавший к нему кесарь решил устранить ставшего опасным конкурента. Не зря же те сплетники, которые хулили государя на торжищах, в конце вспоминали добрым словом отца Федора Борисовича. То есть и тут все сходится.
