Всё это время, пока заезжий дипломат говорил, меня не оставляли размышления насчёт другой судьбы Непобедимой Армады.
— А когда испанский флот сражался с английским в канале? — мне захотелось уточнить даты.
— Да уж семь лет прошло, не меньше, — прикинул фламандец.
Значит, я на изменение события повлиять никак не мог. Что же это — другой пришелец из иномирья или иное течение реальности? Мне вспоминалось, что в моём мире полному разгрому Армады, предшествовало нападение на какой-то порт, вроде как раз Кадис, и какие-то сожжёные бочки.
— На Кадис флот Елизаветы уже нападал, жёг припасы?
— Нет, а что вам об этом известно? — взволновался де Гмелин.
Собственно мне ничего не было известно, но раз уж начал врать, то надо идти до конца.
— Кажется, англичане должны когда-то атаковать Кадис или какой другой порт, чтобы сорвать сбор припасов для Армады, — высказал я свою гипотезу, решив напустить излишнего туману. — Многое от меня скрыто, да и сообщённое вам может оказаться неправдой, но стоит быть настороже.
— Благодарю, Ваше Высочество, за предупреждение, — дрожащим голосом ответил Иоганн. — Что я могу для вас попросить у своего государя?
— Да, собственно, мне ничего не нужно, — мне действительно ничего особенного не требовалось. — Хотя знаешь, если сможешь привезти уменьшенные копии каких-нибудь механизмов или их чертежи, а так же металл из Америки именуемый 'папас де плата', который тяжелее золота, то я буду тебе весьма признателен.
— Приложу все старания, — фламандец приложил руки к груди. — Разрешите удалиться, думаю, ваши сведения следует немедленно передать в те уши, коим надлежит сие услышать.
Получив согласие, дипломат велел седлать лошадей и уезжать. Отсутствовавшие при разговоре мои советники искренне тому удивились.
— Никак обиду какую нанёс иноземному купчине, что тот даже на трапезу не остался? — спрашивал Ждан. — Он ить дары привёз царские, яз о таких и не слыхал прежде.
— Да вроде нет, не обидел, — я отмахнулся от подозрений дядьки.
В самом деле, ну пришла мне в голову блажь — устроить испанцам ложную тревогу. Ведь на какой-нибудь город англичане рано или поздно нападут? У них ведь война или где?
К началу августа, последнего месяца сто третьего года, в Угличе произошло сразу несколько знаменательных событий. Одним из них стало то, что закончил свою коноводную лодку-буксир Савва Ефимов. Это судно, похожее на баржу с водружённой сверху каруселью, пошло к устью Мологи на испытания. Против течения коноводка двигалась с помощью завозных якорей, к которым её потом подтягивали лёбёдкой, вращаемой лошадьми. Мои планы на то, что удастся к этой конструкции приспособить гребные колёса, провалились, слишком маломощным и громоздким получился движитель на живых лошадиных силах.
В прежней жизни с водной стихией мне доводилось сталкиваться разве что в юношеских туристических походах по рекам, да на рыбалке. Этот вид досуга я не очень любил, но в компании друзей ездил ловить рыбу неоднократно. Моих смутных воспоминаний хватило на то, чтобы навязать на испытания пару нововведений. Одних из них стал плужковый якорь, мне помнилось, что на иле и песке он держит лучше трезубой кошки. Другим стал неуклюжий прототип байдарки с деревянной основой и чехлом из тонкой кожи, пропитанной ворванью. Это новую лодку предполагалось испытать в роли разъездной.
Ускоренным темпом снаряжались суда-ловушки для Волги. Эти три построенные из крепкого дуба струга предполагалось укомплектовать отборной командой из стрельцов. Для того, чтобы отобрать лучших воинов устроили состязания в стрельбе. Результаты его удручали, на дистанции более пятидесяти новых аршин никто толком в цель попадать не умел. Промахи на этом расстоянии составляли почти половину всех выстрелов, а на сто метров-аршин в мишень попадала едва ли десятая часть всех выпущенных по ней пуль. И так стреляли лучшие, уже изрядно повоевавшие воины.
То, что проблема заключалась не в плохой подготовке стрельцов, а в самих ружьях показала пристрелка оружия. Жёстко закреплённая в упоре пищаль давала метровый разброс попаданий в цель на дистанции в шестьдесят шагов. Надеяться на то, что отправляемые на Волгу воины смогут с качающейся палубы поражать огнём подвижного противника, не приходилось. В свою очередь результат боя на холодном оружии с противником весьма опытным в абордажных схватках предугадать было невозможно.
Данила Пузиков в таком развитии событий беды не видел:
— Как полезут воры на струги — разом пальнут, а уж за сим в сабли кинутся. А там как Богу угодно будет, так и выйдет. Токмо вот не верится мне, что разбойники, стрельцов завидя, на дощаники наши кинутся, не совсем же они дурные-то.
— Так нашим воинским людям следует в работников переодеться, а оружие своё холстинами на палубе прикрыть. А начальных людей купцами нарядим, из казны им выдам одежду побогаче, — разъяснял я голове свой замысел.
— Стрельцы городовые не скоморохи, чтоб иные личины на себя цеплять, — пробурчал стрелецкий командир, видимо моя военная хитрость пришлась ему не вполне по нраву.
Тут вдруг бил челом о дозволении молвить прижившийся при княжьем дворе старик, по имени Истома Рубцов. Попал он в Углич достаточно случайно, его привёз один из княжих приказных людей. Пару месяцев назад я озаботился тем, чтобы развить помимо ткачества и прядения ещё и вязание. Но оказалось, что в округе никто не умеет обращаться ни со спицами, ни с крючками. Вот разыскивая нужно умельца, и привезли из дальней обители Истому, где тот пребывал на покаянии. Настоятель взамен грешника удовлетворился невеликим княжьим даром, а сам Рубцов был рад выбраться из монастырской подклети.
Несмотря на свои шестьдесят с лишним лет, то есть по местным меркам крайнюю старость, Истома оказался весьма умелым вязальщиком и неплохим наставником. Объясняя, где научился обращаться с крюками и спицами, он заодно пересказал нам историю своей непростой жизни:
— С малолетства яз гулял по украйнам с казачьей ватажкой. Силком меня туда притащили, аль сам прибился — уж не упомню. Вроде как сказывали, при первом астраханском взятии меня казаки к себе в юрт взяли, лет с восемь мне тогда было. Опосля по Волге ходили лет с пятнадцать, пока на наши вольные ватаги царь Иван Васильевич своих воевод не исполчил. После подался на Дон, да на второй год там наказал меня Господь по грехам моим. На рыбной ловитве схватили меня с дружками татары азовские, да на султанскую каторгу продали. Там сразу на ноги повесили железа тяжёлые да к веслу приставили, махать им с рассвета до заката. И полугода моей неволи не прошло, как собрал султан на Белом море каторг своих видимо-невидимо и послал с ишпанским королём воевать. И была битва страшная, иншапцы магометан одолевали, уж чаял яз смерти аль свободы, но не послал Господь. Началась буря великая, каторги турские об камни било, а меня с шоглой, за кою уцепился, на берег вынесло. А там меня греки нашли, да обратно к туркам отволокли.
