– Отец Кирилл, сейчас ничего не могу сказать, надо мне мастеров сюда привести, чтобы посмотрели, много ли еще работы надо делать, да и не развалится ли от старости станок этот. Да, кстати, сколько ты хочешь за него?
– Так, Сергий Аникитович, я по-божески – за две тысячи рублев отдам.
Я, глядя на него, махнул рукой и молча пошел обратно.
– Постой, постой! Сергий Аникитович, за тысячу отдам.
Я продолжал идти.
– Сергий Аникитович, пятьсот рублей всего прошу.
Я повернулся к нему и спокойно сказал:
– Этому хламу в базарный день цена двадцать рублей, не больше.
Настоятель удивленно уставился на меня:
– Сергий Аникитович, мы тогда двести рублей потратили.
– Отец Кирилл, так пятнадцать лет прошло, я его на казенные деньги куплю, а он, может, развалится через неделю. Что со мной Иоанн Васильевич за такие траты сделает, сам знаешь.
И тут мне в голову пришла идея, я даже на минуту отключился, обдумывая ее.
– Отец Кирилл, завтра приду с мастерами, посмотрят они, скажут, сколько чего надо. Хотя они ведь тоже ничего такого раньше не делали, так что сразу вопроса расходов дальнейших не решим. Мысль у меня появилась интересная. Может быть, так сделаем? Станок этот у тебя я сам выкуплю. Есть у меня художники хорошие, сам учил, двое из них по дереву хорошо режут. Так вот предложение мое. Станок мы здесь оставляем, мои мастера будут его в порядке держать, художники будут буквицы и парсуны делать, а монаси твои здесь работать начнут, чтобы дело с молитвой и под благословением божьим было, и посторонних здесь не будет, а вы всегда сможете проверить, что печатают, дабы непотребства не допустить. Мне завтра надо к митрополиту идти, так, может, мы вместе поедем? Можно будет сразу поговорить, чтобы со Священного Писания начать. Если благословение митрополита Антония получим, то смотри, отец Кирилл, – станок мой, художники мои, бумага с моей мануфактуры, литейка небольшая у меня есть, чтобы буквицы отливать, чернил если еще не закупать, а у вас в монастыре делать, не скажу, что озолотимся, но монастырь бедствовать не будет. А государь, я точно знаю, против такой затеи ничего не скажет.
Отец Кирилл смотрел на меня большими глазами.
– Сергий Аникитович, теперь понимаю я, как ты в столь молодом возрасте лекарскую науку превзошел. Разложил мне все как по полкам, а я пятнадцать лет на эту штуку глядел – и подобного в голову не пришло. Вот только надо бы мне митрополита известить, что завтра с тобой к нему приеду, – неудобно так, без предупреждения, а то разгневается еще.
– Так ты согласен, отец Кирилл, с моим предложением?
Архимандрит улыбнулся и сказал:
– Так кто же в здравом уме от денег отказывается? Только не я. Все же на благо монастыря, мне врученного, пойдет. Давай, Щепотнев, вознесем Господу молитву, чтобы наше дело удалось.
И мы с отцом Кириллом повернулись в красный угол, откуда на нас смотрел мрачным взглядом потемневший образ Спасителя, и еле слышно проговаривали слова молитвы.
Следующим холодным утром мы с отцом Кириллом прибыли к митрополиту.
Антоний, как всегда, это время проводил в молитве, и нам пришлось еще ждать, когда можно будет предстать перед ним.
Когда я увидел Антония, его было не узнать – черты лица округлились, и он производил впечатление практически здорового человека.
Я осмотрел ему живот, снял швы и, сообщив, что все в порядке, дал ему лист бумаги с перечнем диет и трав, которые ему надлежит принимать.
После этого мы, уже втроем, уселись на лавки в его аскетической келье, за грубым, сбитым из досок столом.
Отец Кирилл посмотрел на меня и взглядом попросил начать разговор.
«Вот же хитрозадый поп, – мелькнуло у меня в голове, – ничего на себя взять не хочет».
Но делать нечего, и я рассказал Антонию о моем замысле книгопечатания.
В конце добавил, что можно напечатать первый экземпляр Священного Писания и отдать ему на рассмотрение. Хотя я не очень хорошо в свое время учил историю, но все же помнил, что раскол начался после того, как Никон внес исправления в святые книги, и сейчас я специально акцентировал внимание митрополита на исправлениях:
– Владыко, ежели мы начнем печатать Священное Писание, то надо, чтобы разночтений никаких не было, а то, если, не дай бог, ошибка какая будет, придется все книги сжигать. Посему прошу тебя не одного книгу святую читать, а чтобы епископы многие смотрели и искали там несообразности какие. И когда к совместному решению придете, исправленную книгу нам для печати вернете.
Тут в разговор, видя благосклонное лицо Антония, вступил и отец Кирилл, который со своей стороны подтвердил, что не допустит у себя в монастыре непотребных вещей и богохульства.
Тут я глубоко вздохнул и приступил к следующему весьма щекотливому вопросу:
– Владыко, долго я размышлял, молился Господу, чтобы вразумил меня, как дальше мне быть, как учить будущих лекарей в школе своей. И пришла мне в голову идея одна – изменил кириллицу, специально для лекарей. Чтобы могли они этими буквами все слова, которые мы изучать будем, записывать. Ведь сейчас почти все книги медицинские на латыни написаны. А я мыслю, что ни к чему православным на чужом языке учиться. И вот еще счету их будем учить цифирью индийской. Очень легко на ней счет вести, простой и дробями, а для лекаря очень нужно счет знать, чтобы лекарства сколько нужно дать. Вот принес я тебе букварь новый с буквицами этими, тут у меня все они выписаны, и примеры есть, как слова на них будут писаться.
Антоний без слов взял у меня листы бумаги и уставился в них, близоруко сощурившись.
Несколько минут прошли в тишине.
Неожиданно митрополит поднял голову и с недовольным видом спросил:
– А куда ты семь буковиц потерял? Как же без них можно обойтись?
– Владыко, так вы мне продиктуйте текст какой, я запишу, а потом посмотрите.
Антоний глянул на отца Кирилла и медленно начал:
Отче наш, Иже еси на небеси,
Да святится имя Твое,
Да будет воля Твоя,
Да приидет Царствие Твое,
Яко на небеси и на земли…
Я за последние годы хорошо овладел гусиным пером и вполне успевал записывать печатными буквами слова митрополита.
Закончив молитву, он почти вырвал бумагу у меня из рук и попытался читать. После этого растерянно посмотрел на меня:
– Сергий, скажи как на духу, как ты такую азбуку придумал?
Ну что ему говорить – что я из будущего прилетел?
