Миколе было не до лошадей: сгреб три катушки, а куда бежать, где командир батареи, разве разберешь?
- Вон они, по леву руку. На те две скирды смотри, - крикнул грузный усач-командир орудия. - Та не топчись как столб фонарный...
Расчет успел развернуть орудие стволом к пологому подъему, развели станины...
Микола, бормоча ругательства, двинулся до командования. Ох ты ж, божечки, все жилы так порвешь. Висящий на шее телефонный аппарат норовил ударить по коленям. Где старший телефонист, с инструментом и вторым аппаратом? Свалился в скачке да потерялся? Гнали жутко, да вистун и сам до того хитрожопый...
Как следует обложить старшего вистуна Микола не успел. Лязгнуло, заскрипело металлически и с ближайшей скирды посыпалось сено. Оживали скирды. Оборачивались к ним изумленные взмыленные артиллеристы... Из сена полыхнуло...
...Как можно было не разглядеть спрятанные под сеном танки, объяснить вовсе невозможно. Наверное, со спешки и тряски не всмотрелись. Ведь учили протипанцирников всем этим хитростям. Приказ спешили выполнить, дурни этакие. А невиновным связистам погибай зазря...
Впрочем, шутце Грабчак связистом уже не считался, поскольку отступал налегке. Бежалось быстро, даже винтовку и прочую амуницию чувствовать перестал. Как на крыльях несло. За спиной ахали танковые выстрелы - на отдельного человека наводчики пока не разменивались, практически в упор уничтожали орудия, передки и упряжки. Разрывы, ржание лошадей, крики раненых... Минута, две... Потом снаряды начали рваться среди удирающих к селу дивизионников, засвистели над головой строчки свинца из танковых пулеметов... Но Грабчаку везло - сразу взял верно - к овражку, домчался одним из первых, скатился в благословенную сырость, пополз прочь... Единственный раз обернулся на склоне: бегущие, падающие люди и лошади, за ними осевшие скирды, и неспешно шевелящиеся среди них бронированные жуки, показавшиеся удивительно небольшими[3]...
До своих артиллеристов Грабчак домчался быстро - артдивизион, до сих пор не понесший больших потерь, казался местом надежным, солидным, только за него и держись. Микола пытался рассказать о мгновенной гибели батареи, но немец-обершарфюрер шагнул сзади к кричащему Грабчаку, развернул... врезал в левый глаз, но у Миколы из обеих искры посыпались. Немец гавкнул про паникера и вонючую жопу, отшвырнул к брустверу... Потом хлопцы налили полкружки шнапсу, сглотнул и пришлось вновь за провода взяться. Даже покурить не дали, ироды...
К вечеру поползли слухи, что Советы в тыл прорвались, пытаются от резервов отрезать...
Во тьме дивизион отошел назад, связь и прикомандированных телефонистов оставили в распоряжение переместившемуся к селу штабу фузилёров.
Настроение у офицеров было хуже некуда - открыто говорили, что немцы "дурни биснувати". Нужно прорываться, пока Советы окончательно кольцо окружения не замкнули. Фрайтаг[1] специально медлит - решил дивизию положить, шоб германцы из котла выскочили.
Грабчак понял, что все здесь и полягут. Но бояться сил не осталось - усталость такая навалилась - хоть в лоб стрелять будут, не пошевелишься. Микола заполз в какую-то яму и на оклики командира связистов не отзывался. Плащ-накидку на голову намотал и идите все к бисовой матери.
Только с рассветом понял, что под крупом убитой лошади спал. Ладно, что смердела, все одно не до девок Грабчаку гулять. Но примета скверная...
Примета сполна оправдалась - день истинно адовым стал. С утра Советы атаковали с нескольких сторон: у Подгорец, на Сасово, на Колтив... 31-й полк держался из последних сил, немцы временами перебрасывали подкрепления, поддерживали. Москали наседали, вновь ударяли "катюшами" и бомбами - казалось, ничего живого не останется. У Опак многократно сходились с русской пехотой вплотную, "тридцатьчетверки" в гущу не лезли - мели огнем издали...
...- Ко второй роте пойдешь. Вот приказ - пусть один взвод налево оттянут и фланг держат. Знаешь где второй роты позиции?
- Да я же с дивизиона и...
- Знайдешь! Тут овражком, як поднимешься ще километра два и поближе к кладбищу. Не проскочишь...
Микола пошел, зная что не дойдет. Отводить полк нужно, тут любому дурню понятно. Тяжелый дивизион москали разбили, никакой телефонной и радиосвязи не осталось, танков немцы совсем не дают. Как скот подсунули - на убой. Сами отходят, а здесь подыхай как муха...
Овражек был неглубок и набит немцами: вышедшее из боя подразделение пыталось привести себя в порядок. Казалось здесь больше раненых, чем стоящих на ногах. Микола протрусил поверху, по склону, внезапно оказался на прореженной осколками опушке - впереди шел бой.
Пехота Советов, в выгоревших гимнастерках и драных телогрейках, немногочисленная, но сплошь с автоматами, уже уцепилась за развалины крайних хат. Устанавливали пулемет, перебежками кидались через огороды. Горели хаты, дым прибивало к земле. От центра села и от кладбища в этот дым строчили галицийские пулеметы - старались москалей к земле прижать. В ответ, издали, размеренно, как часы бил русский танк или самоходка - прикрывал подход своих подкреплений. Через поле растерзанного низкорослого соняшника[2] спешил взвод Советов...
Микола, залег под молодым дубком, и попытался разглядеть, что у москалей стреляет. На занятиях учили разбирать типы русских танков и штурмовых орудий, но сейчас издали, да сквозь дым разве разберешь... Вернуться нужно и доложить. Вторую роту сейчас искать, все равно, что гузном на мину сидать...
Внезапно ударили по окраине минометы: взрывы лопались среди развалин и огородов, разлеталась земля и картофельная ботва. Советская пехота мигом исчезла. Минометный налет был краток: два десятка мин и галичане кинулись в контратаку. Меж кладбищенских крестов поднялась чуть ли не рота фузилеров: с примкнутыми штыками, с напористым криком "Слава!", немецкий гауптштурмфюрер и украинский поручник, пригибаясь, подбадривали взмахами пистолетов...
Славно хлопцы шли, геройски. Но недолго. Едва миновали ограду кладбища, как навстречу ударили автоматы. Густо строчили, будто батальон москалей у околицы в засаде ждал. Падали дивизионники, но шли вперед. Лопнуло несколько гранат, и Советы нараз тоже на "ура" поднялись. Вставали из воронок и грядок изрытых, согнутые и линялые, вроде разрозненные, но тут же озверело, единой горстью, сыпанули навстречу остаткам фузилерной роты. На миг смешалось все: очереди в упор, блеск штыков, пистолетные и винтовочные хлопки. Ни "Слава!", ни "Ура" уже не слышно - только матерное и вой звериный. С поля спешило подкрепление москальское, откуда-то танки явились, перемалывая последние соняшники, к околице ползли...
