Шарлотенбург, Зесенер-штрассе, 15 30 декабря 1938 г., без пяти два дня — Ансельм, старина! — отец Йогана обнялся с вошедшим моряком, лицо которого отчего-то показалось Карлу знакомым. Он поклясться мог, что никогда его не встречал, но ощущение знакомства с эти высоким сухопарым мужчиной с темными волосами никак не желало его покидать. — Вырвался все же, морская душа! Ого, уже капитан цур Зее? Поздравляю. За какие тебя прегрешения раньше срока повысили?
— За безупречную службу Германии, конечно. — весело ответил мужчина, высвобождаясь из объятий. — Где у тебя тут вешалка?
— Дядя Анс… — рванулся было навстречу гостю Йоган, но резко замер, одернул парадную форму морского кадета, и отдал честь согласно устава. — Здравия желаю, герр капитан цур Зее.
— Здравия желаю, кадет Арндт. — мужчина с легкой добродушной усмешкой козырнул в ответ.
— Герр капитан, разрешите вам представить моего друга и однокашника. — сказал он не выходя из позы "стойка-смирррна-говорю-с-начальством".
— Разрешаю. — улыбнулся капитан цур Зее.
Стоявший в дверном проеме ведущем в гостиную, а потому ранее незамеченный вновьприбывшим Карл, сделал несколько уставных шагов вперед, щелкнул каблуками и лихо козырнул.
— Морской кадет Карл-Вильгельм Геббельс, честь имею представиться.
Лицо мужчины приняло растерянное выражение. Он вяло отдал честь младшему по званию, и как-то сдавленно произнес.
— Капитан цур Зее Ансельм Борг. Вольно, кадеты.
— Красавцы, а? — Арндт-старший хлопнул Борга по плечу. — Орлы!
— Что? А, да, конечно. Прости, голова закружилась. — капитан помотал головой.
— Так где, ты говорил у тебя вешалка?
Парни прибыли в Берлин нынче же днем, полуденным поездом, с корабля на бал в прямом смысле слова. Если считать кораблем училище, разумеется.
Погода в германской столице стояла мерзопакастнейшая. Стеной валил мелкий сухой снег, столбик термометров уверенно стремился к абсолютному нулю, а пронизывающий ветер бросал снег в лицо и ледяными пальцами пробирался под одежду, выстуживая даже самые горячие души.
— Наверное, зря я сообщил домой, что приезжаю завтра утром. — Йоган поежился.
— Наверное. — согласился Карл. — А, кстати, зачем?
— Да дурь в голову ударила. — невесело усмехнулся Арндт. — Решил продемонстрировать какой я взрослый и самостоятельный, а то надоела эта опека.
Он скривился, и тонким голоском произнес:
— Мигелито, одень шарф, на улице холодно. И не гуляй долго, я волнуюсь.
— Обо мне бы кто так позаботился. — пробурчал Геббельс, придерживая левой рукой поднятый воротник.
— Мндя уж. — вздохнул его приятель. — А могли бы на машине добраться. Дурак я, дурак…
— Погляди на это с другой стороны. Сделаешь родне приятный сюрприз.
— Тоже верно. — вздохнул Йоган. — Ну что, пошли?
Автобусы, к счастью, ходили невзирая на погоду, так что где-то через час парни уже были на месте. Увидав вполне себе немаленький двухэтажный особняк в центральной части Шарлотенбурга, Карл покосился на приятеля и мрачно спросил:
— А твой отец, он вообще — кто? Лучше подумай, прежде чем отвечать, потому что если он окажется каким-нибудь генералом, и я буду вынужден все время отпуска ходить по стойке «смирно» и строевым шагом, то в жизни тебе этого не прощу.
— Военные в друзьях у него водятся, и в немалых чинах. — хитро прищурился Йоган, но глядя на стремительно мрачнеющего Геббельса вздохнул, и серьезным тоном добавил. — Ладно, не кисни, а то у всех соседей молоко свернется. Инженер он. Один из ведущих инженеров Фердинанда Порше. Танки зубилом клепает.
— Зубилом? — изумился Карл. — Это как?
Арндт расхохотался.
— Пойдем. — подтолкнул товарища он. — Папа сам тебе все расскажет, зуб даю.
— Вот ты в кого такой словоохотливый. — пробормотал Геббельс, двигаясь к двери.
На стук дверь открыла пожилая горничная, смуглая, с иссиня черными волосами.
Увидав Йогана она просто-таки просияла:
— Молодой синьор приехал! — воскликнула женщина. — Мадонна, да проходите же быстрее, такая погода на улице! Не хватало еще, чтоб вы простыли.
— Здравствуй, Мануэла. — Йоган улыбнулся и обнял горничную. — Я тоже по тебе соскучился.
— Пойду, доложу синьоре, она обрадуется. — женщина явно смутилась столь вольным поведением хозяина.
— Ага. — ответил Арндт. — Карл, ты так и будешь стоять столбом на пороге?
Давай, скидывай шинель, а то она сохраняет под собой только уличный мороз.
Вешалка слева от тебя.
Покуда парни снимали верхнюю одежду и обметали с сапог снег (сухой — не сухой, а налипло его на ноги прилично), Мануэла мухой успела сгонять к хозяйке дома, и та появилась на лестнице, ведущей на второй этаж, именно в тот момент, когда молодые люди взялись за свои дорожные чемоданчики.
Матушка Йогана оказалась женщиной достаточно высокой и статной, с горделиво посаженной головой, и теми хищными, но в то же время мягкими и чисто женскими чертами лица, которые характерны для женщин из благородных семейств Кастилии.
Как и у большинства испанцев, многовековое владычество мавров на Пиринеях сказалось на цвете ее кожи, а вот три беременности (Йоган упоминал, что у него есть сестра и брат) на ее фигуре никак не отразились. "Алая роза в летнем саду ночью", пришло в голову Карла поэтическое сравнение. Было в этой женщине что-то жаркое, неистовое, необузданное даже, прикрытое внешней красотой, как лицо маской на венецианском карнавале.
— Мигелито, я с ума сойду с тобой! — воскликнула она, стремительно спускаясь к кадетам. — Ну почему ты не сказал, что приезжаешь сегодня? Отец бы вас встретил, а так — эта ужасная погода! Как вы добирались?
Оказавшись рядом с сыном женщина заключила его в объятья.
— Пустое, мама. Нормально мы добирались, на автобусе. — Йоган чмокнул мать в щеку и аккуратно освободился из объятий. — Познакомься с моим другом, Карлом Геббельсом. Карл, это моя мать, фрау Анна Арндт, в девичестве Сильва-и-Тахо, хотя она предпочитает обращение "донья Анна".
— Ах, Карлито, я так рада что ты приехал. — на сей раз настал черед Геббельса оказаться в объятьях. Он даже не успел вымолвить ни одной приличествующей случаю фразы. Йоган ухмыльнулся, как бы наглядно демонстрирую невысказанное: "А я говорил — именно так она тебя и будет звать". — Я так рада, что Мигель подружился со столь достойным юношей, как ты.
— Мама… — страдальчески вздохнул Йоган и закатил глаза.
— А что такого? — удивилась донья Анна. — Я действительно рада.
И, повернувшись к Карлу, который также успел выбраться из дружелюбных объятий фрау Арндт, добавила:
— Мигелито много писал о тебе и твоих приключениях. Знаешь, у него никогда не было настоящих друзей…
— Мама! — Йоган повысил голос.
— Все, все умолкаю. — улыбнулась донья Анна. — Мальчики, время — почти четверть второго. Быстрее переодевайтесь к обеду.
— О, шайзе! Как я мог забыть? — простонал ее сын.
— Что за выражения, молодой человек? — нахмурилась фрау Арндт. — Йоган-Мигель-Альбано Арндт, если вы позволите себе такое в приличном обществе, то опозорите и себя, и вашего отца, и свою форму.
— Прости, мама. — смутился Йоган.
— Все, время. Время, молодые люди. Гости начнут собираться через полчаса.
Мануэла, покажи нашему гостю его комнату.
— Мам, я сам покажу. — поморщился как от зубной боли Йоган.
— Ну вот. — печально вздохнула донья Анна. — Дети вырастают, и родительской заботе в их жизни места не остается. Идите, молодые люди. Время поджимает.
Карлито, мой сын покажет тебе твою комнату.
— Что за обед такой? — вполголоса поинтересовался Карл, когда молодые люди двинулись по лестнице.
— Склероз мой — враг мой. — прорычал Йоган. — Отец каждый год, тридцатого декабря, собирает своих друзей на торжественный обед. Чиновники, военные в звании от штабс-капитана, ученые. Все с женами и детьми.
Юноша поморщился.
— Готовься, будет очередная ярмарка невест. И, извини, надо быть в парадной форме и ходить по стойке «смирно». — Йоган виновато посмотрел на приятеля. — Погляди на это с другой стороны. Заведешь кучу полезных знакомств.
— И надолго это?
— На весь вечер.
— Спасибо тебе. — с чувством произнес Карл. — Век тебе это помнить буду…
Мигелито.
Йоган зарычал.
— Не называй меня так.
— Как скажешь, Ми… милый друг. — с невинным выражением лица произнес Геббельс.
— Вот, скотина какая. — улыбнулся Йоган. — Входи, это твоя комната.
Он толкнул одну из дверей.
— Ванная в конце коридора, туалет — в противоположном конце. Давай, переодевайся. Нас ждут — Йоган страдальчески возвел очи горе — почтенные матери семейств, дочери почтенных матерей и их совместные матримониальные планы.
