– А что тебя смальцем на польский манер назвали?
– Так ляха в котле сварил, жир с него казаки попросили вытопить. Жадный был пан, толстый, в маетке подати втрое собирал, жиду не доверял. Вот его и сварили, котел испоганили.
Юрий молчал, переваривая информацию. Нет, он знал о давней вражде казаков к полякам, про зверства, что творили обе стороны. Но одно дело услышать о таком, а другое лежать рядом с человеком, что самолично смог столь зверским способом умертвить другого.
«Так, сейчас июнь 1675 года, разница в исчислении лет 5508 – надо же счет я не забыл. И что мне дает эта дата? А ровным счетом ничего! Не историк я ни разу, что тут скажешь».
– Я припоминаю, что свитки прятал с вислыми печатями, крест рубиновый и перстень с печаткой льва гербового. Я ради них в обитель приехал? Чтоб схоронить в месте тайном?
– Да, к настоятелю отцу Михаилу, княже. А где прятал – никому не говори, даже мне. То родовые грамоты твои, тайные, много значат. А что в них написано, не ведаю, не читал.
– Грамоте разумеешь?
– Дьячок научил писать и читать немного.
– Неплохо. А я помню, что писать могу, а как – не знаю, – с деланным безразличием отозвался Галицкий, – вижу, что буквицы выписываю, не думаю что сумею.
– Сможешь, княже, хотя по первому разу будет трудно.
– А тебя как татары повязали, Смалец?
– Так тебя прикрывал, пока ты в своей свитке бурсачей в терн сиганул с мешком. Татарин в тебя из лука стрелу пустил, а я его из пистоля свалил. Ты успел тогда скрыться, за тобой токмо один погнался, а меня конем стоптали. Увернуться не успел, будь сабля в руке, то иначе бы вышло, – в голосе Григория просквозило сожаление.
– Я ведь тоже в свитке бурсачей был, как ты велел, вот и приняли за богомольца. Говорил же тебе, давай саблю свою возьму, из пистоля стрелять тебя научу. А ты мне – вера убивать не дозволяет, – в голосе казака прорвалось до поры скрываемое раздражение.
– Глядишь, вдвоем и отбились бы от нехристей. Ты же княжеского рода, Юрий Львович, должен же в тебе дух воинский сыграть. Не дело это вьюношей учить, науки постигать. Воевать надобно!
– Да, надобно, вон, что с бабами творят…
– А твоя они беда, княже? Дырка чай не замылится! Бабья их участь такая, то мужиков рожать, теперь татарву плодить начнут. Да они все магометанство примут, твари ушлые – на мордах уже написано, постанывают похотливо – татары таких особенно любят. А там если не жонками, то наложницами обязательно разберут.
– А мужики?
– Так они на то и мужики, не казаки! Тоже от веры православной большей частью отрекутся! Потому, что ушлые они больно. За казачьими городками поселились и довольны – от ляхов сбежали, земли много запахали – места привольные! Податей куреню не платят, а казаки их защищают. Вот и поплатились за жадность свою!
– А казаки что…
– А нет здесь казаков, княже – перебили всех татары, а казачата разбежаться успели по дубравам. А баб и девок, кого схватили, ссильничали да потроха взрезали – из казачки рабыни не выйдет, найдет время и прирежет хозяина, его жен и деток! Случаев таких много, вот татары в опаске и держатся, люто нас ненавидят. Кто, княже, вольности хлебнул, в рабах жить не захочет – лучше смерть принять!
– А девок почто на телегах везут?
– Таких не трогают – проверили на девственность всех. Товар дорогой – цена в десять раз больше. Портить его нельзя, за бесценок отдавать придется. И бить нельзя, кормить хорошо нужно – перед продажей всех раздевают, – казак зло хохотнул:
– Как привезут – половина из девок сразу смекнет, что дальше делать. В магометанство пожелают перейти, скажут османам сразу как увидят. И все – дело сделано. Татарва только зубами заскрипит. Их теперь только в наложницы или жены продавать в Царьграде будут. В гаремах пашей русские девственницы ценятся, даже у султанов таких много.
Григорий, такое ощущение, хотел сплюнуть от отвращения, но видимо слюны не оказалось в пересохшем рту.
– А ребятенки малые, тех магометанами сделают, а некоторые в янычары попадут – орты их исключительно из обрезанных бывших христиан составляют. Люто дерутся против нас, как звери! Ладно, княже, давай спать, а то чуть свет в дорогу погонят – а нам силы нужны. Сегодня сбежать лучше не пытаться – татары настороже будут. А дальше посмотрим, может нам случай и выпадет с Божьей помощью.
Юрий долго лежал, не смыкая глаз, и потрясенно смотрел на звездное небо, ошеломленный рассказом своего казака, что княжеским слугой оказался. В голове все смешалось в причудливую картину, о которой он раньше и не знал. Парень чуть слышно прошептал:
– Как все здесь непросто и запутанно…
Глава 11
– Не свезло нам, пан, уж больно татары настороже были, – казак шептал в ухо горячечные слова. Которую ночь они все лежали рядом, усталые до невозможности. Юрий стер ноги, еле шел, поддерживаемый Григорием, крепко бравшим под руки, благо татары разрешили это делать.
– Виданное ли дело – все ночи крымчаки полон свой проверяли, ноги и руки спутывали. Никогда о таком не рассказывали, кто из неволи домой вернулся. Думал, пал в степи будет, кто-то из казаков его устроит, так трава зеленая, ей высохнуть время надобно, а старая видимо весной сгорела. Эх, несчастье какое…
Смалец заскрипел зубами от бессилия. Первые две ночи они ждали возможности сбежать, перегрызя веревки. Однако караульщики оказались бдительными на диво, часто подходили и смотрели на спящих на земле рабов. А потому они просто засыпали, ведь утром нужно было снова идти, а тебя при этом плетью подгоняют.
Какой тут побег под таким надзором?!
Дорога до Перекопа заняла две недели – если бы кто сказал Юрию, что он сможет босыми ногами пройти этот путь под палящим июньским солнцем, спать несколько часов короткой ночью, а уже перед рассветом снова отправляться в путь – он бы категорически не поверил!
Но видимо человек по своей выносливости любое животное превзойдет. Два дня они брели, не встретив на пути ручейков с колодцами – татары давали рабам пить затхлую воду из бурдюков, и то наливали по несколько глотков в плошки. Кормили отвратно – утром засохшая корка хлеба или сухарь, и вечером тоже.
Лишь один раз им кинули обглоданные кости – видимо очередь подошла. Голод терзал настолько люто, что Юрию показалось, что ничего лучше махров горелого мяса он ничего в жизни не ел. Да пару раз за весь поход получили они с Григорием чуть пропеченные на углях коровьи потроха – их тоже съели, несмотря на дурной запашок.
«Князь» с казаком обессилили на пятый день – теперь о побеге можно было не думать, и так кое-как шли. Очевидно, крымчаки это заметили, а потому надзор заметно ослаб, а кормить стали чуточку лучше – днем доставалось по куску давно окаменевшего хлеба.
И плетями перестали бить – и так вдоль дороги оставались мертвые тела, многие умирали прямо во сне. Смерть каждого полоняника теперь была для людоловов сплошным убытком – когда рабов много, их не жалели, убивали непокорных для запугивания остальных. Но теперь зверства прекратились словно по мановению волшебной палочки – степняки умели считать, и каждый не дошедший до Крыма невольник – это неполученные за него серебряные акче или дирхемы.
Гуманные даже стали, до определенной черты, конечно, подтверждая правило – экономика правит миром!
– Бывал я здесь, княже, двенадцать лет тому назад было. Я ведь джурой у твоего отца начинал, он писарем в курене поначалу был, потом атаман его к себе взял – слабый телом, но сильный духом человек. На кресте ему поклялся, что сберегу тебя. Вот только ты немощный и хилый родился, что телесно, что душевно, а потому отдали тебя монахам. Думали, что помрешь ты, и род окончательно пресечется.
Смалец остановился, что-то прошептал еле слышное. А Юрий смотрел на звездное небо, что раскинулось над его головой. И впервые чувствовал себя песчинкой в огромном океане вселенной, что казалась безбрежной. Да степь тоже лишь кажется бескрайной – но ведь за полмесяца дороги они дошли до Перекопа. И он завтра увидит собственными глазами знаменитую турецкую крепость, от которой дошли до 21-го века только остатки чудовищных валов, впечатляющие своими размерами.
